Такое хрупкое стекло

Каждый мальчишка хотя бы раз в своей жизни разбивал окно. Я разбил два. Когда пинаешь мяч, бывает, что в момент удара ты уже знаешь, что сейчас услышишь этот звон, звон разбитого стекла. И никто из этих мальчишек не хочет разбитых окон. Все же понимают — за этими окнами — люди. А стекло, из которого сделаны люди — ещё более хрупкое, чем стекло, из которого сделаны окна.

Мне шесть лет. Осень. Ко мне приходит друг и просит написать для него на листочке слова, потому что сам он писать пока не умеет. А я умею. Он диктует буквы, а я пишу — не жалко. Он радуется и забирает листочек. Потом меня зовут мама и папа, и мы идем к моему другу, заходим к ним в дом. А он не бежит ко мне навстречу, не просит ничего написать, не зовет играть на улицу. Он со своими родителями сидит, уставившись в телевизор. Они молчат и на меня не смотрят. Мне показывают бумагу.

— Это ты написал?
— Я.
Отец снимает ремень и меня так отхаживают, что я помню только, что орал «Простите, я больше не буду!», абсолютно не понимая, за что меня бьют, и чего я точно, раз и навсегда, никогда в жизни больше не буду.
…Только задолго после того, как я был наказан, только задолго после этой показательной порки, только задолго после того, как я проплакался, и моя истерика кончилась, только после этого мне объяснили, что слова, которые я написал, нельзя ни писать, ни говорить. Потому что они нехорошие. И таким словам нехорошо учить друга.

Я обиделся на маму и папу? Нет. Просто в моих глазах появилась печаль, которую можно увидеть на моих детских черно-белых фотокарточках.

БЛЯХА-МУХА

Я вообще из детства помню, как мы постоянно что-то искали. Отец искал. «Кто права на мотоцикл переложил? Ключи вот тут на гвоздике висели, а сейчас где они? Адрес на бумажке записан, вот тут на столике лежал, где его сейчас искать? Я же опаздываю, бляха-муха!»…
А я мальчик интересующийся был, и мне сразу стало интересно, кто это такая — бляха-муха. И где её папа нашел? Может, это какая-нибудь Королева мух? Тогда как она выглядит? И я конечно спросил: «Папа, а что такое бляха-муха?»
Папа ничего не сказал. Он ответил мне, но только не словами. Он посмотрел на меня таким взглядом, что я понял, что про это насекомое лучше забыть навсегда. И даже если оно существует, то лучше на него не смотреть, с ним не встречаться и вообще. И опять эта грусть…

ОКНО № 1

И вот зима. Мне десять лет. Я любил стоять у замерзшего окна и рисовать картинки теплыми пальцами. А потом пальцы замерзали, и тогда я рисовал ногтями. Получались красивые цветы от подушечек пальцев и стебли от ногтей. И когда так рисуешь, всегда под ногтями оказывается иней, и он очень вкусный. А ещё я любил отковыривать льдинки, натаявшие снизу такой горкой. Я любил отковыривать их и сосать. И из них можно было налепить на стекле паровозик с вагонами или сделать стаю барашков. И вот однажды днем я отковыривал эти льдинки, отковырял ногтями верхний тонкий слой, а нижний толстый не поддавался. Тогда я взял отвертку и хотел отковырнуть ещё, надавил, и… вдруг стекло лопнуло.

Лопнуло стекло зимой.

На окне.

Где не двойные, а простые одинарные рамы. Стекло треснуло по такой маленькой дуге, сантиметров десять. И сразу в эту щель пошел морозный воздух с улицы, и я увидел белый пар, заходящий в комнату. Я очень испугался в тот момент и закрыл окно шторой и сразу отошел. Мама что-то делала на кухне, папы не было дома. Около двух часов я ходил по комнате, я заглядывал за штору, надеясь на чудо, на то, что стекло как-то зарастет. Но стекло не зарастало, и наоборот, щель предательски обросла белым инеем, совершенно невкусным на вид, и она была такой заметной! Я думал так: «Сейчас зима, и очень холодно. Стекол у нас нет — я сходил в сарай и проверил. Сделать окно никак нельзя. Мне надо умереть.»

Я не понимаю, как ребенку пришла в голову такая мысль — заплатить вот такую цену за это окно. Уже смеркалось, когда я надел пальто и валенки, обмотал шарф вокруг шеи и вышел на улицу. Я решил пойти в лес, залезть на дерево и замерзнуть. Лес был практически на соседней улице. Напоследок я немного постоял во дворе: посмотрел на собаку, которая сидела в будке и молчала, на окно нашего дома, на луну, которая огромной желтой щекой не то смеялась, не то плакала надо мной, и пошел. Пока шел, мне вспомнилось какое-то кино, где была страшная вьюга, и один бородатый дядя кричал в ухо другому бородатому дяде: «Только не спи! Не спи, иначе ты замерзнешь и никогда не проснешься!» Да! Мне именно это сейчас и нужно.

Я пришел на берег замерзшей реки. Валенки проваливались по колено в снег, но я добрался до дерева и кое-как вскарабкался на ветки. Они оказались непривычно холодными под моей тонкой простой трикушкой. Я устроился, как мог поудобнее и стал ждать. Я забыл дома варежки, и пока шел и держал руки в карманах, было терпимо. Но когда я лез на дерево, руки очень замерзли, и я сидел и отогревал их, чтобы потом спокойно уснуть и замерзнуть навсегда. Я сидел и смотрел, как качаются ветки на соседних кленах. Я смотрел на реку, где летом ловил окуньков. Я вспоминал трещину в стекле и белый иней по её краям. Я сидел зимней ночью на ветке клена и хотел умереть. Я понял, что пришло время, понял так же, как это понимают собаки и просто уходят из хозяйского дома. И ещё я помню луну. Я смотрел на нее постоянно, и чем больше проходило времени, тем ярче и сильнее она становилась. Я смотрел на нее и разговаривал с нею, но не словами или мыслями, потому что ни слов, ни мыслей у меня не было, а как-то по-другому…

А потом я понял, что очень сильно замерз. Я замерз очень сильно и решил пойти домой. И когда я пришел, мама очень удивилась и спросила:

— Сынок, а где ты был?

— Я ходил в лес.

— А зачем ты ходил в лес?

— Замерзать.

— Замерзать? А почему ты ходил в лес замерзать?

— Я разбил окно и хотел умереть.

Мама подошла к окну, потом опустилась на стул, обняла меня, целовала и гладила по голове. А потом пришел папа, они поговорили с мамой на кухне, и папа ушел к папе моего друга, принес оттуда стекло, и через пять минут мы уже сидели и пили чай с горячими пирожками.

ОКНО № 2

Я не хотел разбивать второе окно. Я очень этого не хотел. Я разбил его, когда мне было двадцать. Да, это был уже не маленький мальчик, и тем более глупым был этот случай. Была весна. Моей кошке нужен был кот. И всем соседским котам очень была нужна моя кошка. Они не прокрадывались в наш дом — они бегали по нему толпами с этими дикими криками… Они шныряли по комнатам, гадили по углам, они прятались в подполе, они дрались на чердаке. Мне это надоело. Я набираю камней побольше, лезу на крышу. Я сейчас отоварю кое-кого, сейчас я все объясню этим кошачьим мордам. Вот он, тварь. На! Мимо! На!

Камень отделяется от моей руки, и я понимаю: сейчас. Сейчас я услышу, как разбивается стекло. Так снимают кино. Камень летит очень медленно, рассекая воздух, и видно, как остаются эти рваные воздушные края. Я — единственный зритель в этом кинотеатре. Камень пролетает мимо кота, который рыжей стрелой исчезает в один миг. Камень летит мимо края крыши, пролетает мой двор, пролетает над старым забором, пролетает соседский двор, подлетает к окну и… И все бы ничего. Вот только неделю назад у наших соседей было радостное событие — у них родился мальчик. Их первый мальчик. И сейчас он лежит в этой комнате.
…
Я бледнею, зеленею, краснею. Мысль, или вернее, картина очень отчетливо предстала перед моими глазами: мой камень и мертвый мальчик. Это был последний кадр моего кино. Я очень медленно спускаюсь с крыши. В ушах шум, сердце колотит в виски, я очень медленно иду к соседям. Ко мне выбегает соседка. Я понимаю — за все нужно платить. И наверное, мне сейчас придется умереть. Я помню, она увидела меня и тоже пошла очень медленно. Её трясло. Я все понимал. Я видел уже новый фильм: в нашем гараже есть балка, а на полке — трос. Она увидела мое лицо — и все прочитала, не знаю уж что там было, только помню, она меня ещё утешала: «Да ничего страшного, бывает. Сашеньку не задело. Он вообще даже не проснулся. Вот только стекла бы вставить — сейчас муж придет с работы». Я кивал ей в ответ, но ничего не слышал. Я взял рулетку и замерил размер окна. Потом я пошел в гараж и стал вытаскивать стекла из наших зимних рам и обрезать по размеру. Десятки раз я видел, как это делает отец. Надо было точно провести стеклорезом по стеклу и аккуратно постучать молоточком по линии разреза. Вот с точностью и аккуратностью сейчас у меня не ладилось. Мне очень нужно было сделать это с, а м о м у. А я не смог. Я разбил все стекла, которые были у нас в гараже. А потом пришел отец и вставил это разбитое окно.

А я все-таки убил ребенка. Не этого. Я убил своего ребенка. Жена тогда очень сильно болела. Почти год у нее была температура, которую ничем не могли сбить. Её накачали антибиотиками. И врачи сказали нам: не думайте, что у вас родится нормальный ребенок. Даже не надейтесь, не верьте, не любите. Даже не думайте — надо делать аборт.

И мы сели тогда вечером, мы хотели посмотреть друг другу в глаза, но как-то не получалось… Ну, это как если бы ко мне приехали мои папа и мама. Они сели бы в моей комнате и стали бы рассуждать про меня: «Ну вот, видишь, он сильно болеет. С него не будет толку. Давай убъем его». Я сказал так.

…А сейчас у меня дочь. Ей почти год, и она умеет намного больше, чем я в свои тридцать два. Она умеет проснуться и быть счастливой. Она умеет… жить. Она сделана из самого тонкого, самого хрупкого, самого дорогого и самого прекрасного в мире стекла.

<<Возвращение ко всем монологам постановки

Рекомендую заглянуть:

• Путешествие в Непал: путеводитель
• Как работать удалённо
• Дистанционное обучение в школе
• Как рождаются дети. Один день в роддоме
• Промо-код Убер такси: 300 руб на поездку