Спектакль-притча «Бог простит» в Новосибирской колонии

Спектакль-притча «Бог простит» создан силами студентов Новосибирского государственного педагогического университета под моим руководством. По первому образованию я педагог, по второму — режиссер, по третьему — звонарь. И в этом спектакле я старался реализовать все свои знания. Мы делали этот спектакль около года. В его основе — канонические православные колокольные звоны. А история развивается на фоне декораций простой деревеньки.

Вот люди добрые: живут — не тужат. Ходят в храм Божий. Радуются. Влюбляются. Женятся. Война разлучает их. Молитвы помогают дождаться мужчин с войны. Жизнь продолжается. Но приходит другая беда — новая власть. Брат поднимает руку на брата. Рушатся храмы, вера, старая жизнь. Спектакль оканчивается словами девушки, которая в детстве ходила в храм, но когда выросла — позабыла к нему дорогу. Но однажды, услышав колокольный звон, вдруг вспомнила и свое детство, и старый уклад, когда человек рождался, жил и умирал под колокольный звон.

Жил в согласии со своей душой, с Богом, с миром.
И конечно, когда нас попросили показать в колонии для несовершеннолетних спектакль с колокольными звонами, сомнений никаких не было. Мы были согласны и начали подготовку.

Первое впечатление

Я приехал раньше основной группы актеров — нужно было решить кое-какие технические вопросы. Когда за тобой с железным лязгом закрываются металлические решетки-двери, когда попадаешь в это замкнутое пространство, огороженное колючей проволокой, конечно, чувствуешь себя совсем по-другому.

Мы идем с офицером-воспитателем по территории колонии, стайкой стоящие воспитанники недружным басовитым хором приветствуют нас — и от этого приветствия тоже становится не по себе. Тут все по-другому. Передвигаются все вместе. Едят вместе. Отбой по распорядку. Одно слово — режим.

И, конечно, взгляды. От этих взглядов поначалу холодела спина. Потому что все смотрят именно на тебя, потому что ты оттуда, с воли. Но вдруг вспомнились слова Ф. М. Достоевского о том, что и в тюрьме можно большую жизнь найти…

И я стал запоминать лица этих ребят.

Воспитанники

Для спектакля нам нужно было смонтировать декорации — установить передвижную разборную звонницу, повесить огромное полотнище — задник. В помощь нам направили с десяток ребят-воспитанников. Успеваю спросить у воспитателя — по какой статье тут находятся? Оказывается — статьи разные — от воровства сотового телефона до убийства.
Во время работы ребята интересуются:

— А концерт о чем?
По их вопросу я понимаю, что им о нашем спектакле не сказали ничего.

— А девчонки будут?

— Да.

— Красивые? Много?

— Ребята, вы все увидите…

Пока на КПП пропускали этих самых девчонок, мы установили все декорации, и образовалось свободное время. Ребята попросили позвонить в колокола. Во славу Божью, пожалуй, можно. Давайте! Коротко объясняю, как звонить, сам беру в руку «троечку», и…

Динь-дили- динь
дили-динь
дили-бом!

Сразу ровный звон не получается, но видно, как у парня теплеет взгляд, появляется улыбка. Я не упускаю возможности пообщаться с ребятами, хочу, чтобы все успели хотя бы «тронуть» колокола.

— Хорошо. Теперь ты.

Звук мгновенно заполняет все пространство спортзала. Входит офицер, и… звон повисает в воздухе.

Накладка

В зал входит отряд около 200 человек, все в одинаковой черной робе, каждый принес для себя белый пластмассовый стул. Ребята рассаживаются, занимая ровно треть зрительного зала. Все происходит быстро, четко и молча. Только изредка слышны окрики дежурного по отряду: «Куда лезешь! Сели быстро! Молчать!»

А актеры ещё на КПП. Нам нужно ещё как минимум, минут 40. переодеться, установить аппаратуру, настроиться.

— Воспитатели сказали нам, что концерт начнется через пять минут.

Я понимаю, что даже если мои ребята войдут в зал прямо сейчас, то через пять минут мы не начнем. Я прошу хотя бы полчаса. После некоторых раздумий старший по отряду уводит всех своих вместе со стульями. Через несколько минут входит офицер.

— У вас час времени и это время уже идет. После обеда заключенные задействованы во внутренних мероприятиях колонии.

— Но ведь актеры ещё на КПП.

— Время идет. Обед у нас по расписанию. С этим строго.

Воспитатель уходит. Я не знаю, что делать. Наш спектакль длится полтора часа, нам дали 60 минут. Значит, нужно сокращать в два раза. От этой мысли сжимается сердце. Тут входит другой отряд в черной робе с белыми пластмассовыми стульями и занимает место в зале. Я повторяю для них: «Спектакль начнется через полчаса».

Бог простит

Наконец входят мои ребята в сопровождении офицеров-воспитателей.

— Тут накладочка какая-то вышла. Нам время нужно, чтобы успеть подготовиться.

— Мы звонили Вашим организаторам, нам сказали, что спектакль длится полтора часа. Вот это время мы и выделили.

— Но нам нужно ещё переодеться, подготовиться…

— Давайте уже, показывайте свои два-три номера и хватит!

Я ухожу к ребятам и объясняю ситуацию: сокращаем спектакль. Хорошо, все свои — понятно.

Заключенные входят в зал. Начинаем.

Я выхожу к зрителям.

Нам сказали, что нас придет смотреть вся колония: три отряда по двести человек. Они сели строгими линиями и нас от них отделяла тонкая белая полоска разметки спортивного зала. Поначалу я не решался смотреть на них. Но потом поднял глаза. Кто-то смотрел заинтересованно, кому-то было все равно, кто-то откровенно искал глазами тех самых девчонок. Я в принципе на это и рассчитывал. Все люди — разные. Тут — подневольные, ограниченные рамками, распорядком, одетые в одну одежду, но все-таки — РАЗНЫЕ!!! И пусть не каждый сможет уловить сюжет нашего спектакля, пусть не каждый услышит какие-то важные наши слова, пусть не до каждого дойдет наша мысль. Но колокольный звон услышит каждый. И это — самое важное.

По дороге домой

Ворота с «колючкой» открылись, и машина выехала туда, на волю. Остались позади и колючая проволока, и колючие взгляды.

Светит яркое солнце.
Дети гоняют мяч.
По улице бежит собака.
В трамваях едут люди.
Как будто ничего не изменилось…

Но теперь я знаю, что где-то есть те, кто однажды оступился, и теперь отбывает наказание. Жаль этих ребят. Хотя и понимаешь, что наказание это — наверное, за дела. Но все равно — жаль. И возникает ощущение неловкости: они там, в заключении, а я — тут.

Что я могу сделать для них? Наверное, что-то могу. Могу быть добрее. Могу простить обидевших меня. Могу помолиться о неизвестных мне.

Господи! Помоги им там, в заточении…