Владимир Марин. 1992. «Заметки с того света», рассказ
Александр Иванович для меня был просто Саней. Когда он собрал свою эмоционально-логическую машину, наша команда играла в классе «Му», как мы невесело шутили. И я попросил его просчитать наши возможности.
Саня — человек дотошный. Ему показалось мало толстой пачки игровых таблиц за 10 лет. Он заставил нас порыться в видеотеках: отыскать съёмки всех наших игр и как можно больше игр команд соперников.
Машина у него, в общем-то была небольшая. Трудно было поверить, что она справится с тем материалом, который мы привезли. Ящики занимали объём раза в три больший, чем сама машина. Но она справилась. И очень быстро. На третий день Саня пригласил меня и тренера. Он сидел в кресле перед экраном и курил. А вид у него был…
Если вам случится увидеть человека типа Александра Ивановича в таком состоянии — бегите! Бегите как можно дальше! Хотя, может случиться, что и это вам не поможет. Я увидел его в таком состоянии впервые и не догадался убежать.
После сигареты и монолога из междометий он в конце концов пригласил нас сесть и включил свою машину. Мы уставились на экран. Играли «Химик» и «Дорожник». Странно, ни я, ни АКа (кличка тренера) эту игру не видели, хотя, судя по составу, игра была совсем свежая.
Покрутив фильм минут пять, Саня выключил машину, вынул кассету и отдал её тренеру. Всё молча.
Когда мы вышли на улицу, АКа покрутил пальцем у виска, потом подозрительно посмотрел на меня. Я не знал что сказать, хотя в Саню верил… как в Саню, поскольку в Бога я не верил.
Когда играли «Химик» и «Дорожник», у нас была тренировка. Конечно, наш человек с видеокамерой был на матче, и мы смотрели эту игру после душевой. С самого начала она показалась мне знакомой, а когда нападающий «Химика» рванулся в атаку, я посмотрел на тренера, он на меня. Да, это была та же игра, хотя и снята с другой точки. Фильм, снятый сегодня о сегодняшней игре и фильм, снятый позавчера… о сегодняшней игре?
Когда все разошлись, мы просмотрели Санину кассету. Всё было правильно, хотя этого не могло быть. Мы долго ещё стояли молча, поглядывая друг на друга, а потом поехали к Сане.
Дома его не было и нашли мы его на даче. На месте грядок с клубникой была гора земли и глины. За горой — яма. Наш землекоп исчерпал свои возможности: с такой глубины уже невозможно было выбрасывать землю. Вылезть — тем более. Когда мы нашли веревку и вытащили его на свет божий, мне не понравились его глаза. Да и вообще весь вид. Как пьяного, погрузили мы его в машину и отвезли домой.
Прошел месяц. Саня оклемался и снова ходил как живой манекен с витрины модной одежды. Речь его была такой же «искрометной», как говорил я, или «информативной», как утверждал он. Зажили ладони после непривычной физической работы, но в душе осталась рана. Кому как не мне судить об этом. У него пропала улыбка, а в глазах поселилась тоска.
АКа просиживал у него все свободные вечера. Машина четко выдавала будущее на 72 часа вперёд. Изменить его было невозможно. Не помогали ни уловки, ни хитрости. Рассказать об этом ребятам АКа боялся. Вот и приходилось довольствоваться знаниями о своих победах и поражениях.
Я стал хуже играть. Дело в том, что мне подсознательно хотелось сломать сценарий, написанный машиной, но никак не удавалось. Чаще всего мысль об этом вылетала из головы с началом игры. Слишком много внимания нужно было вкладывать в дело, да и воспитывал нас АКа таким образом, чтобы посторонние мысли оставались за бортом. А если и вспоминал, некогда было сориентироваться. Логика развития событий не оставляла времени на размышления, но мысль об этом вносила неуверенность. Потом я часто размышлял: а есть ли в игре творческое начало или это цепь отработанных до автоматизма движений, управляемых случаем?
АКа засек мою неуверенность и понял её причину гораздо раньше меня. Он запретил мне смотреть будущие игры, но Саня был моим другом, а не его, поэтому я, конечно, смотрел. Каждый игрок классной команды смотрит свои игру дома по телевизору. Это особое чувство.
Зная всё наперед — невольно увлекаешься и начинаешь «болеть». Видишь свои и чужие ошибки, хочешь подсказать, сделать по-другому. Вот это Саня и использовал в следующей программе. Это была программа стратегии победы. Наступил перелом. Наша команда, как гриб после дождя, полезла наверх. Лопалась асфальтовая корка чужой мощи, сыгранности, авторитета. Небыло разгромных побед. Мы всегда давили очком. К концу сезона неизменно были первыми, но лишь по соотношению забитых и пропущенных шайб. Никаких сенсаций. И это само по себе было сенсацией.
Как-то вечером я застал Саню за чтением. Это была обыкновенная школьная тетрадь с надписью на обложке «Тетрадь в клеточку». Она действительно была в клеточку и внизу, любимой Саниной черной пастой, были нарисованы череп и два мосла.
Когда я захотел заглянуть что там написано, он, побледнев, вырвал у меня её из рук.
— Это мышьяк! А может быть и хуже — сказал он. — По крайней мере так же не выводится из организма, вернее из мозгов, если они есть. И приводит к смерти. Так что лучше не трогай.
Я, собственно пришел к нему по другому делу. Этот эмоциональный взрыв хоть и удивил меня, но не заинтриговал.
Дальше вечер шел как обычно: чай, телевизор, разговоры… Мало-помалу речь зашла о машине. Саня сразу поскучнел и замкнулся, но я штурмовал его и провоцировал глупыми вопросами.
В конце-концов он вздохнул и включил её. Шла какая-то старая игра. Но вот его пальцы легли на клавиши. За каждым игроком потянулся след. Потом игрок остался один. Потом исчез и
он.
На льду появлялись только следы, как будто кто-то рисовал их быстрым росчерком пера. Исчез и лед. На черном фоне жил, двигался, запутывался замысловатый клобок линий. Затем появилась узловатая «стеклянная» плоскость вместо льда. Она ритмично покачивалась, создавая ощущение объема и по ней продолжали бегать нитки следов. И вдруг машина выдала такое, что у меня волосы на голове зашевелились. «Судьба» рисовала свои узоры, плоскость так же ритвично покачивалась, но из какой-то страшной глубины появились и выросли «стены» в точности совпадающие со следами на льду.
Ничего лишнего: ширина «подпорки» в точности соответствовала ширине лезвия конька.
Одинокие площадки там где падал игрок. Размер и форма их — точно по площади соприкосновения. А кругом горный провал. Но самое страшное было в том, что эти опоры были первичными. Они вырастали плавно и величаво и уже по ним скользила в замедленном темпе одинокая фигура игрока. Сверни на миллиметр в сторону, не попади на эту готовую опору и бездна проглотит тебя.
Знал Саня что будет, или просто предупреждал меня?
После этого я часто ловил себя на том, что во время ходьбы стараюсь угадать, где опора для следующего шага, куда поставить ногу, чтобы не провалиться в горное ничто. В игре это случалось редко, некогда думать, но иногда по спине пробегал холодок.
И все-таки я не хотел мириться с такй глупой, хотя и страшной судьбой. И понял Саню. Он с самого начала знал об этом. Возможно, я малость свихнулся на своей идее обмануть судьбу и дергал за хвост тигра. Так или иначе, но однажды я решился. За несколько минут до игры я вдавил маленький гвоздь в крюк своей клюшки. Шляпка чуть прощупывалась, но изменить направление движения шайбы она могла. И надо же было так случиться, что мою клюшку схватил Витька Панфилов, который выходил на лед. А потом я не смог ее заменить.
Шайба исчезла в середине второго периода. Возможно улетела на трибуны, удар был очень сильный. Никто не видел, куда она делась. По машинному сценарию в это время было вбрасывание, но, после накрытия шайбы вратарем, АКа посмотрел на меня. Наверное что-то заподозрил. Тут бы и прекратить игру, но он видел ее всю, до конца, и это его успокоило.
А на последней минуте исчез Витька. Счет был предсказанный 4:3. Витька бил по воротам почти с центра поля, на удачу. Замахнулся, ударил. Не попал? Шайба осталась на месте, а он исчез. Два защитника, ринувшихся на него в атаку сшиблись, упали. Подскочили наши, завертелась карусель. Шайба была под одним из упавших, а Витьки небыло нигде. Что тут было! На трибунах паника, на поле команды в полных составах, тренеры, врачи, судьи, милиция, глупые вопросы. Так никто ничего и не узнал.
АКа и Саня допрашивали меня вместе. Ясное дело, пришлось сознаться. Долго совещались: стоит ли пользоваться машиной? Решили продолжать. Ведь это только зеркало судьбы и смотришься ли ты в него или нет — ничего не решает.
А мне то каково? Ясно, что никто из них слова не скажет. Но Витька был моим другом. Не первейшим, но другом. Что с ним, где он? И я решил его найти.
Однажды, в конце игры, когда все было позади, и мы тянули время, придерживая шайбу, я не выдержал и экспромтом ударил по своим воротам. Вратарь стоял в сторонке и даже, кажется, с кем-то разговаривал. Хотел ударить. Короткий, резкий взмах. Ожидал знакомый звук и толчок в руку. Шайба осталась на месте, а меня на мгновение ослепило. Я даже подумал, что это фотокор со своим блицем помешал мне. Но на трибунах и поле началась кутерьма. Я еле успевал уворачиваться от игроков и болельщиков, ворвавшихся на площадку.
Мне показалось, что они увидели мой предательский удар и хотят со мной расправиться. Толпа вплотную залила поле. Бежать было некуда. И вдруг я понял, что не только вокруг, но и внутри меня копошатся, орут и молотят друг друга эти люди.
Я тоже орал, но никто меня не слышал. Сквозь меня проходили, как сквозь туман. «Жизнь после смерти», вспомнил я. Кажется Моуди. Но ведь я не умер! Травмы небыло, сердце как атомная электростанция! Свалился с «тропы судьбы»? Но ведь я на месте, на льду…
Попробовал «вознестись», как это делали умершие — почудилось. А где же мое тело? Они видели свои тела оставленными, а я — вот он, в полной форме. Летать было приятно, но где-то должен быть тонель в рай и бородатый сопровождающий.
Я полетал под куполом зала. Надоело. Никто не спешил встретить и сопроводить меня. Потом обратил внимание на свою экипировку. Не знаю, в каком виде грешнику положено являться пред светлы очи, в книге об этом ничего небыло, но ясно: не в хоккейной. Да еще с клюшкой в руках. Может быть там ждут, когда я переоденусь?
Снял шлем. Чтобы снять майку — нужны свободные руки, а шлем и клюшку положить некуда. На всякий случай прицелился в чью-то лысину и разжал пальцы.
Грехом больше, грехом меньше — какая разница? Но они не упали. И тут до меня дошло, что я собираюсь раздеваться перед всем этим скопищем. Нет, даже невидимый я этого не
сделаю. Да и голым я все-равно туда не пойду.
Круто спикировав, я полетел в раздевалку. Там было пусто. Пластмассовые дверцы шкафов с одеждой почему-то стали прозрачными, а вот открыть я их не мог. Рука проходила насквозь,
но не захватывала одежду. Так вот почему и Витькина одежда осталась на месте. Интересно, разделся ли он или так и попал в рай в форме хоккеиста? сли он уже там, то мы рано или
поздно встретимся. А если нет? Нужно поискать его здесь. Если «сопровождающий» появится, он сам найдет меня.
Витька очень любил свою жену, поищу его дома.
Забрав шлем и клюшку — не бросать же государственное имущество — я помчался к нему. Дома и машины были прозрачные и их было совсем не страшно «таранить». К счастью его дома не было.
К «счастью» потому, что жена его была дома. Она стояла около окна, с чашкой оставшего чая в руке и смотрела на улица такими глазами, что мне захотелось умереть. Это была моя
вина и должен был ее исправить, хотя бы продав душу дьяволу. Кстати, есть ли он? И купит ли душу без тела? И где в конце-концов этот старикан гид? Нужно искать Витьку.
Тысячи людей бродят по улицам, но я для них не существую, как и они для меня. Может быть осмотреть город сверху? Авось появится идея.
Странно он выглядел: обычный город с птичьего полета, но прозрачный, как будто близкий. Любую деталь я мог рассмотреть в подробностях, одновременно видя все остальное. Пышное
кучевое облако привлекло мое внимание. В детстве я мечтал побродить по этим эфемерным горам. И не сдержался. Возможности моего состояния были удивительны. Я то мчался на коньках
по пышным клубящимся склонам, то карабкался по белым отвесным скалам мягкой живой горы. Или зависал рядом, любуясь как пухнут эти колоссальные подушки. Чем не Лермонтовский Демон.
Я спущусь на дно морское,
Я подымусь за облака.
Я дам тебе все, все земное…
Давать все земное мне было некому, да и взять его я бы не смог. Но сама идея мне понравилась. Даже о друге забыл. Моря рядом не было, попробую другое. Головой вниз, прижав к груди
клюшку (не бросать же имущество), я с облака плюхнулся к земле. Убьюсь или не убьюсь? Если убьюсь — скорее встречу «провожатого» и узнаю у него про Витьку. Если не убьюсь:
Несколько минут дела не решат. Не убился, даже темно не стало.
Замелькали слои осадочных пород. Вот бы геологам такое качество! Все больше скорость, все однообразнее окружение. Движение завораживало, успокаивало, затягивало. Проколоть земной шарик? А почему бы и нет? Какая у меня скорость? Примерно реактивного лайнера. А диаметр Земли? Окружность 40 000. Делим на «пи». Это будет около 13. Многовато.
Мысли путались, прерывались. Так бывает, когда засыпаешь. А что вокруг? Или все сплошь однообразно, или… Да, я кажется стою на месте. А, не все ли равно? Здесь так уютно, немного посплю, а потом…
А потом — не будет — сам я сказал или кто-то? Я встряхнулся, сделал разворот. Движени были медленные и трудные, как в страшном сне. Ощущение невесомой опасности сжимало сердце. Не надеясь на свободный полет я стал помогать себе руками и ногами, как бы выныривая из глубины. Движения несколько взбодрили. Темно-синяя порода с малиновым отливом все быстрее скользила назад.
Вырвавшись на воздух, снова поднялся в небо. Лететь было тяжело, меня заносило из стороны в сторону, перед глазами стоял туман. Выбрав ближнее облако, я направился к нему. И тут случилось что-то дикое: облако расступилось передо мной. Медленные и плавные движения туманных исполинов сменились хаосом вихрей. Белизна, чуть подкрашенная свинцом приняла грозный темносиний цвет.
Теперь это было не безобидное кучевое облако, а грозовая туча, которая клубилась как дым над пожарищем. Но тяжесть, апатия и усталость ушли от меня. Когда первые ливневые струи брызнули из тучи — я глянул на землю, на город. Почти в центре его, в одном из зданий что-то светилось. Пригляделся: Витька. Новое качество зрения позволило мне без труда узнать этого типа. Он смотрел кино! Как вам это нравится! Секунда — и я в зале. Еле сдержался. Юмор у моего друга был оригинальный. Он восседал прямо на пышной прическе какой-то солидной дамы. Я подобрался сзади и вмазал ему клюшкой по каске.
После дружеской потасовки мы забрались на вершину грозовой тучи. Хотелось поболтать и обсудить ситуацию. Не вышло. Со зрением творилось что-то неладное: мы то слепли, то цвета менялись, то видели что-то совсем непонятное. В ушах свистело и грохотало. Неужели на нас так влияла гроза? Тогда мы поднялись на такую высоту, где, наверное, не летают и военные самолеты. И все прошло.
Дома он не бывает. Надоело. АКа сейчас в больнице, увезли сразу после матча. (А я, скотина, только сейчас вспомнил про него.) Меня он видел все время, а не подходил из злорадства: покрутись с мое, узнай почем фунт лиха! Сам он за шесть дней освоился с новыми качествами. Ни есть, ни пить не нужно, тепла и воздуха тоже. Спать не хочется, усталости не бывает. Под землю он не совался и что я там делал целые сутки (?!) он не представляет. Но там что-то не то. Носом чует.
Вот с памятью ерунда получается. На третий день стал вспоминать эпизоды, которые с ним не случались и случиться не могли. А дальше — хуже. Может быть это потому, что нет сна? Земные дела его интересуют все меньше. Зато, без усилия, можно побывать где хочешь и найти что хочешь. Стоит только представить себе это. И очень хорошо виден космос.
Я глянул вверх. На ярко-пепельном фоне неба горели миллиарды звезд. Каждая звезда была не точкой, а вполне видимым шаром. Чувствовалось колоссальное расстояние, но тем не менее даже самые дальние звезды смотрелись объемно. Я вспомнил как в армии смотрел в стереотрубу: чем сильнее раздвигаешь ее «рожки», тем объемнее видишь дальние предметы. Но чтобы так видеть звезды, нужно развести глаза, как минимум, на диаметр орбиты Плутона. От такого зрелища кружится голова.
— Хочешь на луну? — спросил Витька. — Посмотри на нее внимательно, она как бы приблизится. Потом рассматривай все более меньше детали — и ты там.
Действительно, за пару секунд мы оказались на Луне. Пролетели над каменистой равниной, глянули на Землю и снова зависли над городом.
— Я пришел за тобой — сказал я — нужно подумать, как вернуться.
Но возвращаться он не хотел.
— Та жизнь — гораздо хуже этой.
Даже после того, как я рассказал ему все, он с трудом согласился сходить к Сане.
Хозяина дома небыло, по экранам машины была прикреплена записка: «Сергей, 23 июля будьте с Виктором у меня в 18.00, очень важно! Сегодня 22 июля.»
Ну и тип, этот Саня! Все то он знает. Даже на Витьку это произвело впечатление. Потом я потащил его в больницу к АКа. Сам нашел корпус и палату. Хорошим локатором, мол, обзавелись. Он лежал на восьмом этаже в кардиологии. Я его и не узнал сразу, так он постарел и осунулся. Появилась седина. Много седины. А в глазах, как у Сани, была тоска. Внизу, под окнами, табуном бродила вся наша команда. Неприятное зрелище. Я почувствовал себя такой сволочью, что хотелось волком завыть.
Сквозь потолок мы выбрались на крышу, молча уселись, повесив головы. И вдруг сквозь крышу, таким же способом, как и мы, вылез какой-то бородатый старикан в белом.
— Нашли все-таки! Добрались!
Но бородач уставился на нас шальными глазами, потом бухнулся на колени, протягивая к нам руки и что-то бормоча. Вот так номер, умора! Покойничек принял нас за ангелов! Мы расхохотались. Но дед оказался боевой. Выхватив у меня клюшку, он принялся гонять нас по крыше, решив что раз мы не ангелы, то наверняка дьявольское отродье. Ну и повеселил он нас! Пришлось ему все рассказать. Не все, конечно, но то, что ему нужно. Новые свойства деду очень понравились. А когда столкнув Витьку с крыши он убедился, что мы не врем — быстренько слинял, не дожидаясь провожатого.
А мы снова поднялись повыше и отправились посмотреть мир. Сделали это очень просто: зафиксировали положение солнца над головой и… остались на месте. Земля сама побежала нам навстречу.
Чуть солнце взойдет — выезжай понемногу,
И следом за солнцем скачи всю дорогу
Пока не вернется оно в небеса.
Объедешь ты в двадцать четыре часа.
— Учил некий пастух одного короля, пожелавшего узнать, за сколько он сможет обогнуть шарик.
Нас это устраивало. И хотя скорость была около звуковой — ни ветра, ни холода не было. Витька признался, что ему надоела эта нелепая форма, да и тело тоже. Ведь можно превратиться в шар или любую фигуру. Он уже пробовал. Даже глаз не нужно, видно и без них. Ясное дело, на Землю (так он называл прежнюю жизнь) он уже не вернется. Если я останусь с ним — хорошо. Нет — не надо: одиночество его не пугает. Он слышит какие-то голоса. Они его знают и зовут к себе. И сны или воспоминания все четче. Хотя этого и не может быть, но он думает, что действительно переживал это. Впрочем те же голоса что-то объясняют ему: пока непонятно, но интересно.
Оставь же прежние желания
И жалкий свет его судьбе,
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе…
— пробормотал я, хотя мне хотелось обломать клюшку о его бока и голову. Может быть я бы и сделал это, не будь мы так неуязвимы. Вместо этого пришлось долго и нудно уговаривать его хотя бы завтра явиться к Сане.
Сутки я провел с ним как с капризной невестой. Из-за этого охламона я полез к черту на рога, а он раскис, как баба. А вообще-то, скучать не приходилось. Я по-очереди мечтал о карьере картографа, гидролога, геолога, археолога, астронома и даже разведчика. Витька или принимал разные обличья, или вслушивался в какие-то голоса. Я вздохнул с облегчением, когда наступило время.
Саня стремительно вошел в комнату и сразу включил машину. Она здорово уменьшилась. Один кабель шел в вычислительный центр, несколько датчиков расставлены по всей комнате. Новые блоки.
Мельком глянув на экран он уверенно нашел нас взглядом и поздоровался.
— Я знаю о некоторых ваших качествах, — сказал он, — поэтому не будем терять времени. Сейчас машина расскажет вам о том, как обстоят дела, а потом я кое-что добавлю.
Он нажал кнопку и динамик застрекотал пронзительно высокими звуками. Так вопит магнитофонная лента при быстрой перемотке. Но мы легко понимали и такую речь. Еще одно качество, о котором мы не догадывались.
______________
Я не помню текст дословно. Все сводилось к тому, что мы потеряли материальность и стали информационно-энергетическими образованиями. В материальном мире объекты состоят из трех компонентов: информации, энергии и материи. С одной стороны: материя придает объектам более-менее постоянную форму, устойчивость к постоянным слабым внешним воздействиям и сравнительную долговечность (на своем временном уровне). С другой — мешает развитию информационной структуры, ограничивает возможности использования энергии и срок функционирования системы. Каждый материальный объект Вселенной находится на одной из страниц великой книги «образованной единственной движущейся материальной частицей.
Сколько в мире таких «страниц» — неизвестно, скорее всего бесконечное множество. Мир «страниц» объединяет временной интервал. Но это уже проблема многомерности. Объект проявляется только в информационном поле и функционирует благодаря энергии. Если «стереть» информационный скелет — исчезнет и объект, а задействованная в нем энергия мгновенно высвободится. Но если по какой-то причине, информационное поле не попадет на материальную «канву», то предмет исчезнет из своего мира материального, оставаясь самим собой. Но информационно-энергетическая структура не устойчива к слабым воздействиям мирового информационного поля.
Через 7-10 дней субъект теряет иммунитет, полученный от материи и начинает разрушаться как личность.
На самом деле происходит его слияние с мировым информационным полем, снижаются ограничения на использование энергии. И не точка на одной странице, а вся «великая книга» доступна его познанию. Правда, «личность» при этом теряется. И на это уходит примерно 40 дней. У вас этот процесс уже начался. а у Виктора зашел довольно далеко. Он уже за первой критической чертой.
Только сегодня мне удалось доработать способ, которым вы можете вернуться в прежнюю жизнь. Решайтесь. К сожалению обмен информацией между нами — односторонний. Но кто хочет — станьте на платформу перед машиной, я включу.
Я посмотрел на Витьку. Он отрицательно покачал головой, а когда я двинулся в его сторону — превратился в раскаленный шар. Его энергия пробивала мою мнимую неуязвимость, но не повредила комнату. Только по экрану забегали полосы, да затрещали динамики. Я тоже пока не хотел возвращаться. Саня подождал минуту и уже сам стал продолжать:
— Был случай, человек уходил в информационно-энергетическое состояние и не только поддерживал связь, но и самостоятельно возвращался в свой мир.
На экране появились страницы «тетради в клеточку» с мослами на обложке. Кто-то быстро пролистал ее, но прочитать я успел.
— Вы не хотите возвращаться, и я вас понимаю. Если все-же такое желания появится — платформа всегда ждет вас.
На всякий случай знайте: кроме информации и энергии в людях есть еще одно качество — воля.
Это сплав того и другого, но не то и не другое. Если вы будете помнить о ней, тренировать ее, ваша личность может существовать как угодно долго. Развитие сверхвозможностей и сверхзнаний замедлится. Но что это замедление против вечности! Конечно, большой соблазн без труда и сразу приобщиться к тому грандиозному, что нас ожидает, но это будет сон без пробуждения, растворение. Людьми вы уже не будете.
И еще. Пока вы личности — избегайте мест, где задействованы высокие энергии. Впрочем, у вас, наверное, уже есть соответствующий орган чувств. (И Саня может ошибаться, хотя у Витьки что-то есть.) К тебе, Сергей, у меня личная просьба, как к другу. Наверное мы скоро встретимся, были «звонки»: постарайся найти способ связи со мной. Мне нужно еще многое понять и хочется оставить канал двухсторонней связи. Встречу не назначаю. Когда найдешь способ — найдешь и меня. Прощайте.
______________
Прошло несколько дней и настало время расставаться. Мы сидели на небольшом облачке. Витька «мерцал» быстро меняя размеры, форму и цвет. Меня душила злость. Забыть такую жену, друзей. Забыть что ты — Человек!
Все это я выговаривал ему, понимая, что именно это не дает мне самому опуститься. Или взлететь? Да черт с ним, каким Богом я стану, пока я Человек и буду им сколько захочу. А Витьке — как об стену горохом.
Вдруг он ярко вспыхнул и исчез. Пустая одежда еще некоторое время сохраняла форму, потом сморщилась и опала. Где-то далеко за пределами видимости мерцала точка. Это был он, но уже не друг и даже не человек. И как бы в подтверждение моих мыслей он продемонстрировал мне свою новую способность — одежда свернулась в ком и растаяла.
Что я за личность, чтобы противостоять такой силе? И нужно ли это? С одной стороны это угасание личности, но оно идет через качественное изменение и результатом станет полный расцвет ее. Может быть, я пытаюсь противиться своему истинному рождению, цепляясь за нынешнее эмбриональное состояние? Сложно все это. Первое, что мне нужно — исполнить долг перед другом. Я должен найти путь к контакту.
С такими мыслями я бродил по знакомым улицам города. Прохожие проходили сквозь меня, я проходил сквозь прохожих. Все они куда-то спешили со своими заботами и делами. Одна парочка привлекла мое внимание. Патлатый парень с масляными наглыми глазами, вел красивую девушку. По ее застывшему лицу и глазам, полным ужаса, я понял, что идет она не добровольно. Так и есть: в руке, обнимавшей ее за талию был нож, скрытый рукавом.
Забыв о своем дурацком состоянии, я наискось рассек его клюшкой. Безрезультатно! Что делать? Стал перед ним — он прошел сквозь меня. Кричать бесполезно. Где же этот проклятый контакт? Ведь он есть, он нужен мне!
Легкий толчок в спину и я вошел в парня, и пошел в нем. Краешком сознания отметил, что толкнуть меня невозможно, но разум искал выход из создавшегося положения и этому случаю я не придал значения.
И вдруг что-то уловил. Грязные, звериный эмоции проникли в меня. Навстречу им я взорвался гневом и возмущением. Парень стал, как вкопанный. Девушка по инерции прошла шага два, обернулась и бросилась бежать в переулок. Он — за ней. Переулок был абсолютно безлюдный и эта глупышка бежала по нему в своей узкой юбке. Догнать ее было минутным делом. Я изо всех сил старался остаться в чужом теле и лихорадочно искал выход. Контакт установить можно, но мои эмоции для него чужды, непривычны. Уже не столько гнев, сколько отчаяние захлестнуло меня. Не хочу больше этого видеть, не хочу ничего искать! Вот сейчас головой в дерево и конец! Я нагнул голову и врезался ею в дерево. И прошел сквозь него. А на той стороне толстенного тополя лежал парень и его нож.
Через минуту я был в Сане. И не сразу сооброзил где он и что с ним. Меня оглушила боль. Такой боли я в жизни не испытывал. Невольно я рванулся в сторону и лишь выйдя из тела друга понял, что это больница, а он весь в бинтах и гипсе лежит на койке под капельницей. Скорее всего перелом позвоночника. И еще куча всяких травм. Говорить он не мог, и я снова забрался в этот ад — его тело. Почувствовал волну радости и благодарности. Ответил тем же. Разговор не получался. То ли опыта небыло, то ли я нашел путь только эмоционального контакта. Он тоже понял это и передал чувство тревоги. О чем? Вряд ли он тревожился за себя, да и за меня тоже. За дело? Конечно! Я помчался к нему домой. Комната с машиной была заперта новой стальной дверью с хитрым замком. Это не от меня. Когда я вошел внутрь, щелкнуло какое-то реле — машина включилась, и из динамика раздался голос:
— Сергей, все пропало. Не выходи отсюда пока не расскажешь все, что знаешь. Другой возможности не будет. Через 10 минут машина сгорит. О пленке она позаботится. Я не успел сделать то, что хотел, иначе не было бы этой записи. Сегодня мой последний день. Какой будет конец — не знаю, думаю нелегкий. У меня нет ни материалов, ни времени сделать более надежным и долговечным приемник. Все реле одноразовые и берут столько энергии, что машина не выдержит: выбирай или ты станешь на платформу и вернешься — или успеешь рассказать и останешься навсегда. Торопись, время идет. В любом случае — до встречи.
Другие рассказы в моём блоге:
- Игра. Фентези рассказ в двух частях
- Достигая невозможного: автобиография успешного человека на инвалидной коляске
- Другие рассказы в моём блоге
- Копилка матёрых лайфхаков для путешествий
(c) Владимир Марин. Копирование материала запрещено.
Понравилась статья? Буду очень благодарна, если вы расскажете о ней друзьям: