Будни работы в США по Work and Travel. Личный опыт

Получение визы для Work and Travel

Собеседование в посольстве было назначено на конец мая. За полгода — с ноября, момента заключения договора с компанией, предоставляющей студентам возможность поехать на лето в США по программе «Work and Travel», я успела:

• заплатить компании три тысячи долларов (две в качестве платы за услуги и одну — за Job Оffer, документ, подтверждающий готовность работодателя принять меня в штат),
• собрать справки из университета, удостоверяющие, что я студентка,
• подтянуть английский
• и пройти несколько тренингов на тему поведения в посольстве.

На тренингах студентов заставили вызубрить два предложения: «Я должен дать понять консульскому офицеру, что я вернусь в Россию по окончании программы. Я люблю свою родину и свою семью» и дали общие рекомендации насчёт ответов на самые распространённые вопросы, которых в выданном нам списке насчитывалось около пятидесяти. Были указания и по поводу внешнего вида: для обоих полов – повседневная удобная одежда, не слишком обнажающая тело.

Для девушек существовал особый «дресс-код»: «Уважаемые студентки! Если у вас нет груди – радуйтесь, настал ваш звёздный час. Если у вас есть грудь – спрячьте её куда-нибудь. Наденьте самую мешковатую и невзрачную одежду, которая у вас есть, соберите волосы, снимите все украшения, включая серёжки и пирсинг, не наносите ни грамма макияжа на лицо. Если от вас начнут шарахаться люди в метро – значит, вы на верном пути. Всё это нужно для того, чтобы доказать, что вы не собираетесь работать в США на панели или в стрип-клубе. Проституток и стриптизёрш там и без вас хватает».

После всех указанных манипуляций, к которым я по собственной инициативе добавила замену привычных контактных линз толстыми очками, из зеркала на меня вместо девушки, у которой в супермаркетах не спрашивают паспорт при покупке сигарет, посмотрел мальчик-подросток – типичный «ботаник».

Впечатление усиливали моя субтильная фигура и короткая стрижка. Я не была уверена, что добилась именно того эффекта, на который уповал тренер, но делать было нечего. К слову, в стенах консульского отдела посольства я видела немало девушек, пришедших на собеседование в ультракоротких шортах, с декольте до пупа, увешанных бижутерией, с густо накрашенными глазами и т.п., но, к сожалению, ничего не могу сказать о том, скольким из них выдали визы – не было возможности увидеть.

Собеседование

Ранним утром представители компании привели меня вместе с сотней других студентов в консульство. Некоторые ребята пришли с родителями, несущими более насущную, нежели моральная поддержка, функцию. Дело в том, что в здание нельзя проносить любые металлические предметы, в том числе ключи и мобильные телефоны. Вот и приходилось брать с собой ходячую камеру хранения.

Тут и там слышались перешёптывания: русским и раньше неохотно выдавали визы в США, а уж теперь, после бостонского теракта… Многие студенты застраховались от невыдачи визы, причём каким-то хитрым путём – я накануне обзвонила добрый десяток страховых компаний, и ни одна из них не предоставляла услуги, связанные со студенческой рабочей визой J-1.

Ребята потрясали толстыми пачками документов – желая предусмотреть любые неожиданности, некоторые захватили ксерокопии всех паспортов, справки о зарплате родителей, распечатки законов Соединённых Штатов, все брошюрки, выданные компанией за полгода, и ещё какие-то совсем невообразимые бумаги, тексты которых они усиленно пытались выучить во время ожидания своей очереди. А очереди в консульстве долгие. Из шести часов, проведённых в здании, на ожидание ушло около пяти.

Я, справедливо рассудив, что всего не предусмотришь, и положившись на судьбу, ограничилась тем, что за несколько дней до собеседования проработала все вопросы с репетитором по английскому и потренировалась в восприятии иностранной речи на слух. Письменный английский у меня всегда был неплохим (Upper-intermediate, если доверять преподавательнице в университете), а вот разговорной практики категорически не хватало.

У меня был заготовлен подробный рассказ о себе, своей семье, домашних питомцах, родном городе, университете и компании, в которой я хотела бы работать. Вопросы об этом обычно задают в первую очередь. На самом деле, в то время я уже стажировалась в «Новой газете», но на тренингах нам советовали говорить, что всё своё время мы тратим на учёбу. По этой же причине, кстати, не рекомендовали упоминать и о возлюбленных, коли таковые имеются – студент должен лишь грызть гранит науки, не отвлекаясь на всякие пустяки.

Следующий важный пункт подготовки к собеседованию – рассказ о том месте в США, где ты собираешься жить и работать. Как минимум, нужно описать город, в который едешь, и упомянуть его достопримечательности, как максимум – знать точные адреса мест работы и жилья и даже цвет этих зданий. Я надеялась, что информации, изложенной в Job Оffer, будет достаточно.

Если консул захочет вас «завалить», говорили нам на тренингах, он может задать любой вопрос. Что вы ели на завтрак? Кто являлся самым популярным американским литературным и кино-героем в 30-х годах? Какие события в истории США вы считаете ключевыми для развития этой страны? Каково влияние американской культуры на российскую? Кто был генсеком СССР после Хрущёва? Etc.

Я подумала, что с половиной этих вопросов без подготовки не справилась бы и по-русски, а на другую половину уж всяко найду какой-никакой ответ, поэтому оставила эту часть без внимания.

Перед собеседованием нужно было оставить отпечатки пальцев. Ничего сложного: дождавшись своей очереди, подходишь к окошку, поочерёдно прижимаешь пальцы к специальному устройству, попутно общаясь с работником консульства, сидящим за стеклом окошка.

Мне досталась жизнерадостная женщина средних лет, спросившая по-английски с широкой улыбкой: «Волнуетесь?» и пожелавшая хорошего дня в ответ на старательно выученную накануне фразу: «Да, это мой первый опыт разговора с носителем языка» (именно её на тренингах советовали употреблять в случае непонимания иностранной речи, а не талдычить истуканом: «I don`t understand, repeat please slowly»). А уже затем, после нескольких часов томительного ожидания, нам предстояло само собеседование.

Стоя перед кабинетом, где вершился «страшный суд», стихийно сблизившиеся студенты с замиранием сердца смотрели на бумаги, с которыми выходили «отстрелявшиеся». Зелёная – отказ, белая – документы приняты на рассмотрение, решение будет вынесено позже. Первых было несоизмеримо больше.

Тогда меня удивило, что все ребята покидали кабинет с каменными лицами: не было ни слёз, ни криков радости. Уже после, вынося свой заветный белый лист, я понимала причины столь скудного выражения эмоций – собеседование вызывает такой стресс, что под конец уже сложно сообразить, что такое суёт тебе консул и чем тебе это грозит.

В кабинет запускали группками по 3-5 человек, и там снова нужно было ждать, сидя на жёстких креслах, пока освободится то или иное окошко. Мы глядели на лица консулов, отделённые от нас толстым стеклом, и следили за количеством отказов, пытаясь подгадать, к которому лучше идти. Впрочем, на самом деле от нас ничего не зависело – порядок живой очереди не допускал возможности выбора окошек по своему усмотрению.

Мне повезло попасть к дружелюбного вида девушке, выдававшей наибольшее число белых листов. С дежурной улыбкой на лице она задала мне несколько формальных вопросов, к которым я была хорошо готова – где учусь, где живу, кем буду работать в США, – а затем спросила, чем замечателен Брэнсон, городок в штате Миссури, в который я направлялась. За время ожидания я успела изучить Job Оffer, представляющий собой мини-гид, вдоль и поперёк, а потому бойко рассказала о городских достопримечательностях.

Напоследок девушка поинтересовалась моими действиями в случае попыток порабощения со стороны американского работодателя, но я была уже подкована в этом вопросе – недаром ведь в компании нам выдали толстые брошюрки о рабстве, первым пунктом в которых значилось буквально следующее: «Не соглашайтесь, если вам предложат попасть в рабство».

Ни о завтраке, ни о киногероях, ни о генсеках вопросов не последовало. Не прекращая улыбаться, консул вернула мне мои документы – кроме загранпаспорта – вместе с белым листом, и уже спустя пару недель я получила звонок из компании с сообщением о возможности забрать из службы доставки консульства паспорт с визой.

Приезд в США, отмена рейса, потеря багажа

С покупкой билетов я тянула до последнего – ждала, чтобы выдали визы другим россиянам, собиравшимся в Брэнсон. Более чем за полгода подготовки компанией я так и не обзавелась, а в одиночку лететь на другой континент не хотелось. Но увы – визу получила только я, и 26-го июня, за два дня до вылета, после пятичасовых поисков был выбран лучший вариант перелёта: из Москвы в Нью-Йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди, а оттуда спустя несколько часов – прямым рейсом до Канзас-Сити, крупного города в Миссури. Там мне предстояло переночевать в отеле, а утром на автобусе отправиться в Брэнсон. Но, как говорится, рисовали на бумаге…

Всё шло по плану до прибытия в Нью-Йорк. Первый в жизни десятичасовой перелёт я перенесла на удивление хорошо, благо, в спинку каждого кресла был вмонтирован маленький телевизор с большим ассортиментом фильмов, игр и аудиокниг, позволяющий провести время, не умерев со скуки. Даже необходимость на полсуток воздержаться от курения не свела меня с ума, чего я опасалась.

Приключения начались в аэропорту JFK, когда я нашла нужный терминал и посмотрела на табло. Рейс до Канзас-Сити был отложен на пять часов – с 17 до 22. Мои надежды прибыть туда засветло и с комфортом заночевать в каком-нибудь отеле рухнули, как карточный домик, но что оставалось делать? Смириться и ждать.

В аэропорту было очень холодно – как я узнала после, практически в любом помещении в Америке летом кондиционеры работают на полную мощность, — и, решив убить одним махом двух зайцев – согреться и попрактиковаться в разговорном английском, — я направилась к ближайшему кафе за стаканом кофе. И тут привычка не вникать в названия и состав продуктов сыграла со мной злую шутку: мне выдали одноразовый стаканчик чего-то пряно пахнущего, до половины заполненный льдом. Температура напитка приближалась к абсолютному нулю, и это обстоятельство не дало мне возможности оценить его вкусовые качества.

Поняв, что согреться мне в ближайшее время не суждено, я расположилась в кожаном кресле и углубилась в книгу. То и дело бросая взгляд на табло, я замечала, что с каждым разом красная надпись «Отменён» заменяет цифры времени напротив всё большего количества номеров рейсов. «Погода плохая» — объясняли работники аэропорта. И вот в один далеко не прекрасный момент я увидела это печальное слово рядом со своим рейсом.

Не буду рассказывать в подробностях, как я, позабыв от усталости весь свой английский – не забудьте, десять часов перелёта плюс ещё часа четыре ожидания, — пыталась добиться от представителей компании положенного в таких случаях бесплатного питания и ночёвки в гостинице, не говоря уже о билетах на следующий самолёт.

В результате двухчасовых мытарств удалось только последнее – мне выдали билеты на утренний рейс с пересадкой в Атланте, и я, поняв, что большего не добьюсь, попыталась окружить себя каким-никаким комфортом: заказала в кафе большой и горячий кофе, решив больше не рисковать с красивыми названиями, взяла один из пледов, которые по случаю множественных отмен начали выдавать в аэропорту, легла на ковровое покрытие между двумя рядами сидений, подложив под голову сумку, и постаралась поспать хотя бы несколько часов. В российских аэропортах сидения по типу скамеек позволяют расположиться с комфортом, но в Америке пассажирам предлагается сидеть на креслах, отделённых друг от друга высокими подлокотниками, и я была не единственным человеком, коротавшим ночь на полу.

Особую пикантность ситуации придавало то, что у меня закончились сосудосуживающие капли для носа, без которых хронический насморк не позволяет мне дышать, а их запас остался в чемодане, который был давно сдан в багаж, и получить его я могла только по прибытии в Канзас-Сити.

Больше проблем в пути не возникло, и на следующее утро, подходя к багажной ленте в пункте назначения, я уже предвкушала возможность вдохнуть, наконец, носом, а не ртом, как больная собака, а затем отправиться в отель, где есть душ и мягкая кровать (поспать на полу в аэропорту удалось лишь около трёх часов, да и это состояние оцепенения с трудом можно было назвать сном)… Но не тут-то было.

Одна из лент остановилась, другая продолжала крутиться вхолостую, не выплёвывая новых рюкзаков, сумок и чемоданов, а моего багажа не было ни на одной. Я несколько раз обошла обе карусели, надеясь, что это глаза обманывают меня, но нет. Мой маленький серый чемодан, хранивший, помимо лекарства, мою одежду, ноутбук, фотоаппарат, зарядки от всех девайсов и милые сердцу мелочи, исчез.

Я осталась на другом континенте, где у меня не было ни родственников, ни знакомых, в шортах, футболке и вязаной кофточке, служащей скорее для украшения, нежели для тепла, с разряжающимся телефоном без американской сим-карты, с половиной пачки сигарет, с запасом денег – на карточке и наличными, — и со всеми документами.

После всего, пережитого накануне, хотелось сесть на пол и заплакать, суча ногами, но я стиснула зубы и пошла в отдел багажа, где, призвав на помощь остатки своего английского, объяснила ситуацию и получила заверения в том, что багаж будут усиленно искать. Но что мне делать дальше?

Прикуривая одну сигарету от другой на скамейке перед зданием аэропорта, я, в попытках собрать в кучу разбегающиеся мысли, написала на обратной стороне билетной квитанции примерно следующее:

1. Не впадать в истерику.
2. Мне нужна аптека.
3. Мне нужна американская сим-карта, чтобы позвонить работодателю, обещавшему меня встретить, когда я доберусь до Брэнсона.
4. Мне нужно добраться до Брэнсона (к слову, он находится примерно в трёхстах километрах от Канзас-Сити).

Нужно ли напоминать, что я находилась на другом континенте после полутора суток в дороге, практически без сна, без возможности нормально дышать в течение более чем десяти часов, имея весьма слабое представление об американской действительности? Я не знала даже, продаются ли какие-нибудь лекарства в аптеках без рецепта врача, да что там, я не помнила, как называется по-английски аптека!

И единственное, что сделало помутневшее сознание – подкинуло расхожий стереотип, почёрпнутый из фильмов и книг, о том, что для решения любых проблем в Америке служат полицейские. Итак, мне нужно было найти полицейского, который, как я полагала, обязательно должен был быть в аэропорту.

С этой целью я обратилась к брутальному мужчине в форме охранника, стоявшему у дверей, справедливо рассудив, что кому, как ни охранникам, контактировать с полицией.

Но вместо того, чтобы просто предоставить мне требуемое, тот начал расспрашивать, что со мной случилось и зачем мне правоохранительные органы, потом подвёл меня к стойке регистрации, но познания в английском к тому моменту покинули меня окончательно, и, как я чувствовала, сознание вскоре последует за ними, — я совершенно перестала понимать обращённые ко мне слова и только лепетала что-то насчёт «магазина, где покупают лекарства», отеля, багажа и Брэнсона, борясь с головокружением.

Я даже не сразу заметила, что на присоединившемся к тому моменту к охраннику и девушке за стойкой регистрации низеньком молодом вьетнамце, взявшем разговор в свои руки, красуется чёрная форма, знакомая русскому человеку по культовой комедии «Полицейская академия». Поняв, что толку от меня не добьёшься, Дюк – так звали полицейского, как я узнала позже, — нашёл по телефону русскоговорящего переводчика и с помощью него выяснил, наконец, чего я хочу.

А дальше события развивались, как в сказке. Дюк добился у представителей авиакомпании для меня ваучера на бесплатную ночь в отеле при аэропорту, выяснил, что за лекарство мне нужно, на своей рабочей машине довёз меня до отеля, где передал с рук на руки девушкам на ресепшен (я услышала, как он спрашивал при этом: «У вас нет переводчика? Её английский очень ограничен»), и пообещал заехать за мной вечером, после работы, и отвезти в аптеку. Последнее, о чём я подумала, засыпая на огромной мягкой кровати в номере – хоть какой-то стереотип оказался верным.

Дюк, уже в штатском, и в самом деле постучался в дверь моего номера несколькими часами позже и вручил мне коробочку с назальным спреем – это было не совсем то, что требовалось, но лучше, чем ничего. Впрочем, на этом свою миссию выполненной он не счёл и предложил отвезти меня в город, чтобы показать автобусную станцию, с которой мне предстояло добираться до Брэнсона, когда найдут мой багаж (хотелось верить, что «когда», а не «если»).

К встрече со мной полицейский подготовился основательно: установил на телефон англо-русский переводчик и в машине (уже не служебной, а его собственной) принялся было общаться со мной с его помощью, пока вдруг с изумлением не обнаружил, что я отвечаю на его вопросы ещё до того, как увижу перевод.

— А у тебя неплохой английский, — отметил он, убирая телефон. – Видимо, утром ты просто очень нервничала?

Я расцвела от гордости и поддержала диалог, обстоятельно отвечая на вопросы Дюка и задавая свои. Дорога до центра города предстояла неблизкая – в большей части Америки вообще, как я выяснила потом, расстояния до жизненно важных объектов вроде магазинов и учреждений несоизмеримо больше, чем в России, — и к моменту прибытия на автобусную станцию мы уже болтали, как старые знакомые.

Я узнала, что Дюк – коренной американец (не знаю уж, в каком поколении), но имеет друзей по всему миру, а потому проникся сочувствием к иностранке, попавшей в неприятности. Впрочем, он не считал, что делает для меня что-то, выходящее за рамки своей работы.

«Если бы я приехал в Россию и со мной произошло бы такое же – мне бы точно так же помогли». Видимо, из-за скептицизма, проскользнувшего, несмотря на все усилия, в моём взгляде, он поинтересовался, как относятся к полиции в России.

Не знаю, какое чувство было сильнее, когда я отвечала на его вопрос – стыда за родину или благодарности к этому обыкновенному американскому полицейскому, начинавшему карьеру несколько лет назад в армии.

На остановке «Грейхаунда» — известной американской сети автобусного сообщения – Дюк выяснил, что автобус до Брэнсона ходит один раз в сутки в девять утра, билет стоит 64 доллара, а поездка занимает около четырёх часов.

После этого он поинтересовался, нужно ли мне что-то ещё, и я сказала о сим-карте и зарядке для телефона. Тогда он отвёз меня в небольшой магазинчик электроники, где работали его знакомые, и помог с покупкой. Всё время, пока продавцы настраивали мой телефон и заполняли документы на сим-карту, вокруг нас носились два жизнерадостных пса, похожие на биглей, которые обитали в магазине.

— А у тебя есть животные? – поинтересовалась я, глядя, как Дюк гладит собак.

— Нет, — улыбнулся он. – Я и о себе-то позаботиться не могу, не то что о животных.

— Тяжело работаешь? – предположила я.

— Едва работаю, но всё равно, — засмеялся он (непереводимая игра слов: «Hard» – тяжело, «hardly» — едва).

Когда я обзавелась сим-картой и зарядкой, Дюк поинтересовался, голодна ли я, и, услышав утвердительный ответ, отвёз в кафе, где угостил за свой счёт. Но на этом чудеса не закончились: выяснив, что мой запас сигарет тоже остался в чемодане (весь вечер до того он делился со мной своими), полицейский вызвался купить их для меня на ближайшей заправке и вернулся, помимо двух пачек «Мальборо», с двумя пакетами снеков и воды.

На прощание, доставив меня к дверям отеля, он взял мой номер телефона, в который раз попросил меня сообщить, когда найдут мой багаж, и без колебаний звонить, если мне ещё что-нибудь будет нужно, и пожал мне руку.

На следующее утро я на бесплатном автобусе отправилась в аэропорт, где выяснила, что мой багаж найден и доставлен в отель. Не веря своему счастью, я вернулась и, назвав девушке на ресепшен свою фамилию, получила свой маленький серый чемодан, такой любимый и родной. Одежда, ноутбук, фотоаппарат, зарядки, аптечка и сигареты вернулись ко мне!

Автобус до Брэнсона уже давно ушёл, и я, заплатив за дополнительные сутки, провела этот день в отеле, наслаждаясь долгожданным комфортом, читая книгу и поглощая преподнесённые заботливым полицейским чипсы и печенье. Мысль о том, что через пару дней я буду находиться в похожем отеле уже в роли горничной, не оставляла меня.

На следующее утро я с помощью девушки с ресепшен вызвала такси и прибыла на автобусную остановку за полтора часа до отправления автобуса, как и советовал Дюк.

Ожидание я, как обычно, скоротала за книгой, а когда пассажиров пригласили на посадку, заросший щетиной верзила, занимавший очередь за мной, поинтересовался, откуда я, услышав мой акцент, когда я отвечала водителю на дежурное приветствие. Между нами завязался разговор, и парень спросил разрешения сесть со мной рядом в практически пустом автобусе, на что я охотно согласилась – веселее будет коротать дорогу, да и разговорная практика, как-никак.

Моего попутчика звали Майкл, ему было 26 лет, он был коренным американцем и ехал в Спрингфилд (сравнительно крупный город неподалёку от Брэнсона) на несколько месяцев работать сварщиком.

Всю дорогу мы проболтали об экстремальных видах спорта, которыми занимался каждый из нас, об увлечениях, о семьях друг друга (у Майкла было не то шесть, не то восемь братьев и сестёр), успели немного посплетничать о других пассажирах и рассказать друг другу о различиях наших стран – Майкл знал о России только то, что там холодно и столица Москва, а ещё его кто-то научил паре русских матерных слов.

О том, что в России по улицам ходят медведи, он не думал до того, как я, решив поведать новому знакомому о русском варианте его имени, не брякнула что-то вроде: «По-русски Майкл будет Миша, а ещё Мишей ласково называют медведя. Вот есть у тебя, допустим, медвежонок, ты его обнимаешь и зовёшь: Миша…»

Выучив ещё несколько русских слов – «медведь», «двадцать шесть», «красивый», «лысый», «сексуальный» и «толстый» (последние прилагательные пригодились в процессе обсуждения наших соседей), — Майкл попрощался со мной в Спрингфилде, и остаток пути до Брэнсона, занявший около получаса, я проделала в одиночестве.

По прибытии на автобусную остановку я, как и было условлено, позвонила работодателю, и тот пообещал забрать меня через двадцать минут. Двадцать минут растянулись на полтора часа, и, возможно, именно это определило моё негативное впечатление о нём, впоследствии только укрепившееся.

Знакомство с работодателем, встреча с коллегами

Когда Дэвид – так звали работодателя – всё же приехал, я, до того свободно болтавшая и с Майклом, и с Дюком и вполне сносно объяснявшаяся в магазинах и кафе, подумала, что снова забыла весь английский. Я не понимала ни слова из его речи, даже переспрашивая по много раз. Как выяснилось позже, Дэвида не понимал вообще никто из не-американцев – видимо, дело в его произношении или скорости речи, — но тогда я находилась в состоянии, близком к панике: как же, я не могу объясниться с работодателем!

Кое-как мне удалось понять, что он везёт меня в дом, где я буду жить вместе с другими студентами, а на следующее утро приедет, и мы обговорим всё насчёт моей работы.

В симпатичном двухэтажном домике меня встретил студент-турок Салих, помогший мне поднять чемодан на второй ярус, где находилась спальня девушек. Моё появление разбудило турчанок Айшу и Мелли, отдыхавших после рабочего дня. Первым, что они сказали мне, пригласив сесть на большую двуспальную кровать, было: «У тебя будут требовать залог в 200 долларов за дом – не отдавай его! Нам сказали, что его потом не возвращают!» Не удосужившись объяснить, что за залог и кто его требует, они начали наперебой вещать мне о том, что работа адская, а дом находится на отшибе – «в глухом лесу», — и без помощи такси невозможно добраться ни до магазинов, ни до клубов, ни до любых других благ цивилизации. И всё это – на ломаном английском, ещё более ломаном, чем мой.

Услышанная информация не добавила ни ясности, ни спокойствия, но турчанки сказали, что вечером отведут меня в гости к русскоговорящим казахам, живущим неподалёку.

Дом был небольшим, но уютным: на первом ярусе – просторная кухня со столом, журнальным столиком и двумя диванами, спальня парней и их ванная, а так же выход на балкон, где свободно размещались стол и несколько стульев.

На втором ярусе, находящемся прямо под крышей и не отделённом от первого стенами, находились две кровати – двуспальная, занятая Айшей и Мелли, и двухъярусная, верхний «этаж» которой я взяла себе, а так же комод, тумбочка, гардеробная и ванная.

Вскоре с работы вернулись ещё двое парней-турков – Онил и Четин, или просто Чет, и мы отправились в соседний дом, где жила ещё пара турков, китайцы и казахи. Там я познакомилась с казашкой Балжан, сумевшей ответить на мои вопросы.

Выяснилось, что работа утомительная, но не слишком (в отношении этого пункта наши с Балжан взгляды впоследствии разошлись), до цивилизации можно добраться, просто попросив русскоговорящего армянина Мико – водителя, в чьи обязанности входит лишь доставка нас на работу и обратно, но который охотно катает студентов в магазин или на пляж, — а залог в 200 долларов Дэвид или его коллеги и в самом деле берут, но обещают вернуть.

Погостив ещё немного у дружелюбных соседей, мы вернулись домой. Было 1 июля, и наступала моя первая ночь в Брэнсоне.

Первый день. Прогулка в Спрингфилд

На следующее утро Дэвид и впрямь приехал на белом микроавтобусе, но вместо того, чтобы заговорить со мной о работе, предложил поехать в Спрингфилд вместе со студентами, которым нужно было получить Social Security Number (идентификационный номер, служащий в основном для налогового учёта). Мне получать его было ещё рано, — нужно было подождать не менее 10 дней по прибытии, — но необходимо было купить продукты и обувь для работы, а потому я согласилась.

В Job Offer было указано лишь, что горничная должна иметь чёрные брюки и удобную обувь с закрытыми пяткой и мыском, и я была уверена, что захваченные с собой красные кеды подойдут, но Дэвид заявил, что обувь должна непременно быть чёрной, а потому я приготовилась раскошелиться на пару балеток.

В автобусе, помимо нескольких китайцев, уже сидела моя вчерашняя знакомая Балжан и казашки из других домов – Дина, Нагима, Бота и Саша. Дорога до Спрингфилда предстояла неблизкая, и мы разговорились.

Девушки рассказали, что приехали в Америку с целью заработать побольше, а потому отчаянно экономят, питаясь одними макаронами, и ищут себе вторую работу. Даже добирались они из Нью-Йорка до Канзас-Сити не на самолёте, а на автобусе – поездка заняла бы тридцать часов, что уже само по себе немало, если бы автобус не сломался где-то под Спрингфилдом и им не пришлось бы ждать нового шесть часов.

Меня посвятили в тонкости работы горничной в отеле Grand Plaza, где трудились мои новые знакомые. Там легче, чем в других отелях, говорили они, потому что горничные работают парами и могут разделиться – одна, например, убирается в ванной, а другая в комнате. Номера делятся на два типа: stay-over, где ещё живут постояльцы, и там требуется лишь поменять полотенца, вынести мусор и заправить кровати, и check-out, который нужно полностью убрать после предыдущих клиентов, чтобы подготовить к новому заселению. Тяжелее всего работать в выходные, объясняли девушки, – происходит массовый выезд постояльцев и количество check-out`ов зашкаливает.

Тем временем мы доехали до Спрингфилда. Дэвид высадил моих попутчиков у офиса Social Security, а меня – у дверей продуктового супермаркета.

Зайдя в магазин, я поняла, что «глаза разбегаются» — это совсем не фигуральное выражение. По книгам, фильмам и рассказам родителей я знала, какое впечатление испытывали советские люди, попав в торговые центры загнивающего капитализма, но сейчас-то, думала я, россиян уже ничем не удивишь.

Я ошибалась. Если в советские времена на полках магазинов лежало два вида колбасы, а на прилавках где-нибудь в ФРГ – двадцать два, то сейчас, условно говоря, передо мной оказались все двести. Руки машинально хватали яркие коробки, упаковки и пакеты и складывали в тележку. Казалось, на то, чтобы хоть по одному разу попробовать всё разнообразие товаров, уйдёт не один год.

Меня удивило, что найти обыкновенную еду в американском магазине куда сложнее, чем низкокалорийную. Я, ни дня в жизни не просидевшая на диете, не переношу «обезжиренные, лишённые калорий, холестерина, ароматизаторов, красителей, сахара и соли продукты, идентичные натуральным», но, к примеру, из десяти видов молока на полке жирность выше 2% имеют только три. Ещё более удивительным такой расклад вещей казался, если учесть, что такого количества толстяков, как в Америке, я не видела больше нигде.

Ещё один стереотип не врал – каждый третий, на кого падал мой взгляд, имел лишний вес, градирующийся от лёгкой полноты до невообразимого ожирения. Впрочем, может быть, американцы начинают задумываться о здоровой пище тогда, когда стрелка весов переваливает за полторы сотни?

Ещё, изучая местное население, я обратила внимание на то, что в одежде абсолютное большинство американцев отдают предпочтение комфорту в ущерб стилю. Создавалось впечатление, что для поездки в торговый центр люди не удосужились сменить домашнюю одежду – а ведь это был не маленький магазинчик в жилом доме, куда большинство россиян прибегает в халате и тапочках.

А ещё полные люди совсем не пытались замаскировать лишний вес. Девушки в микрошортах, плотно обхватывающих бёдра объёмом в два раза больше, чем моя талия, и двухсоткилограммовые женщины в обтягивающих маечках цвета «вырви-глаз», усеянных стразами, наблюдались на каждом шагу. Впрочем, мужчины от них не отставали.

Правда, изредка попадались и девушки, пришедшие за покупками с вечерним макияжем и на десятисантиметровых шпильках. Зато каждый, с кем я встречалась глазами, немедленно расплывался в улыбке и желал хорошего дня, а уж словами «Excuse me» — «Извините» — американцы сыпали на каждом шагу.

Казалось, даже если наехать на кого-нибудь тележкой, он поднимется и, улыбаясь в тридцать два зуба, вежливо скажет: «Excuse me!».

После продуктового магазина Дэвид отвёз нас в вещевой, где я, купив свои чёрные балетки, отправилась бродить по торговому центру. Моё внимание привлёк небольшой рок-магазин – если в Москве подобные заведения стыдливо прячутся где-нибудь в подвалах неформальных магазинчиков, то в США они мирно соседствуют с модными бутиками.

Выйдя на улицу за пятнадцать минут до назначенного Дэвидом времени, я обнаружила там Балжан, и мы принялись обсуждать с ней впечатления от увиденного, как вдруг проходящий мимо парень, услышав нашу речь, на чистейшем русском спросил:

— Привет, как дела?

Выяснилось, что 23-летний Саша – так звали соотечественника – приехал в Америку из Украины два года назад по похожей студенческой программе и так в ней и остался, сумев доказать свой статус политического беженца.

— Сначала было, конечно, трудно, — рассказывал он. – Я совсем не знал языка, приходилось пахать на трёх работах, работать за еду. Без образования здесь ничего другого и не светит. Сейчас я работаю продавцом в магазине.

Подъехавший Дэвид уже давил на гудок, и пообщаться с Сашей времени не оставалось, поэтому мы быстро обменялись телефонами и договорились вскоре созвониться.

Когда я захлопнула за собой дверь микроавтобуса, выяснилось, что не хватает ещё трёх казашек.

— А мне наплевать, — рявкнул Дэвид и нажал на газ. – Сами виноваты. Я же сказал: быть у входа в 16.05!

Оставшиеся в машине принялись убеждать его вернуться, и в конце концов Дэвид, ругнувшись, внял их мольбам. Когда он, развернувшись, снова подъехал к дверям торгового центра, оттуда выбежали две девушки, немедленно запрыгнувшие в машину, и

Дэвид, не слушая больше никого, рванул с места.

В магазине осталась казашка по имени Бота, у которой не было с собой часов и которую неожиданно потеряли подруги, до того ходившие вместе. У Боты не было сумки, а потому её телефон и кошелёк остались у другой девушки, бравшей их на хранение.

Поняв, что ожидает несчастную, оставшуюся в одиночестве в другом городе без денег и связи, казашки начали отчаянно уговаривать Дэвида вернуться, но всё тщетно.

— Это её проблемы. Я сказал, что уезжаю в 16.05. Я не собираюсь ждать вас всех до вечера.

Позже я узнала, что Бота, обнаружив, что её оставили в безнадёжном положении, попросила работника магазина вызвать такси, собираясь расплатиться по приезде, и уже ждала машину, когда Дэвид вернулся за ней – уже развезя нас всех по домам. Лучше бы не возвращался, говорила она, — так на неё ещё никто не орал.

Понятно, что любви к Дэвиду этот случай никому не прибавил.

Был вторник – «Shopping-day», и вечером, когда все вернулись с работы, водитель Мико собрал студентов со всего коттеджного посёлка и повёз в брэнсонский универмаг, где можно было купить всё – начиная едой и заканчивая, кажется, атомной бомбой, причём задешево. Продукты я уже закупила, а потому приобрела лишь кое-какие предметы быта.

— Завтра в восемь утра выходи вместе с соседями, отвезу на работу, — сказал на прощание Мико.

Первый рабочий день

В восемь утра, как и было договорено, мы вшестером – я и пятеро турков-соседей – погрузились в микроавтобус. Мико забрал из других домов казахов и китайцев и повёз нас в отель Grand Plaza, где работала большая часть студентов.

— Сегодня тебе дадут персональный номер, который тебе нужно будет два раза в день вводить на специальном аппарате – в начале и в конце рабочего дня, — рассказывали казашки. – А пока тебе должны выдать форменную рубашку и поставить с кем-нибудь в пару.

Старшая горничная, сухощавая женщина средних лет по имени Амбер, потребовала у меня вынуть пирсинг из брови и снять фенечки с запястий, выдала рубашку, мягко говоря, не по размеру – она доставала мне практически до колен, — и заявила, что мои балетки слишком открытые и к завтрашнему дню я обязана обзавестись другой обувью. Затем она сказала, что сегодня я буду работать с Четом – турком-соседом, — и что он объяснит мне все премудрости работы.

Чет знал английский лучше других и производил впечатление рубахи-парня – всеми любимый красавец, щедрый на улыбки и не упускающий возможности поболтать с кем угодно на любую тему.

Судя по всему, ему было всё равно, с кем работать. В комнате для персонала, служившей одновременно складом и столовой, он набрал целый мешок туалетной бумаги, влажных салфеток, пакетиков чая, кофе и сахара, одноразовых стаканчиков, маленьких бутылочек лосьона для тела – словом, всего, что требуется оставлять в номерах. Другой мешок он наполнил полотенцами и постельным бельём в прачечной, находившейся рядом, и, став похожим на юного Санта-Клауса, направился к служебному лифту – нам достался шестой этаж. Я последовала за ним.

В служебной комнате на нужном этаже нас поджидала большая тележка, уставленная бутылками с какими-то растворами и всякими мелочами вроде бумажных подстаканников, конвертов для чаевых, рекламных журналов и проспектов. С одной стороны был прикреплён большой полиэтиленовый мешок для мусора, с другой текстильный – для грязного белья, а внутренность тележки заполнялась полотенцами и бельём. Чет ловко расставил всё по своим местам и, вооружившись расписанием, где жёлтым цветом были отмечены stay-over`ы, а красным — check-out`ы, подошёл к двери ближайшего номера.

— Housekeeping! – крикнул он, стуча в дверь. Реакции не последовало, и турок открыл дверь универсальным ключом-карточкой.

— Stay-over, — констатировал он, глядя на разбросанные по комнате вещи. – В общем, смотри…

Как выяснилось позже, учитель из Чета был не ахти. Или, может быть, он просто щадил меня? Так или иначе, в первый день я научилась лишь протирать ванны, правильно заправлять кровати, красиво раскладывать чай, кофе, сахар и одноразовые стаканчики возле кофе-машины, имевшейся в каждом номере, выбрасывать мусор, вкладывать чистые мусорные пакетики в урны (даже в этом деле были свои хитрости – нужно было по-особому завязывать узелки на уголках) и уносить из ванной грязные полотенца. Всю остальную работу Чет брал на себя, а я была так поглощена своей миссией, что даже не замечала, в чём она заключается.

Мы работали с 8.30 до 16.00 – иногда, если номеров было мало, можно было закончить раньше, — и нам полагалось три перерыва: десятиминутные – в 10.25 и в 14.00, — и получасовой в 12. Согласно Job Offer, нам должны были предоставлять бесплатное питание один раз в день – ну, нам и предоставляли. Во время первого десятиминутного перерыва.

А это значит, что за десять минут нужно успеть подняться со своего этажа на девятый – пешком по лестнице или на вечно занятом служебном лифте, — взять тарелку, наложить жареной картошки или яичницы (это всё, что нам можно было есть в гостевом ресторане), налить воды в принесённую с собой кружку (одноразовые стаканчики брать не разрешали), спуститься на первый этаж, в столовую, поесть, помыть за собой посуду и вернуться на своё рабочее место. Ах, не успели? Ну, это ваши проблемы – питание мы предоставили, перерыв длится десять минут, будьте любезны успевать или, если не можете – не питайтесь.

Разобравшись в этой системе, я впоследствии использовала первый «брейк-тайм» как перекур, а во второй покупала в автомате, стоящем на каждом этаже, шоколадку и бутылку воды. А казашки ничего — и поесть успевали, и даже пару пончиков и фруктов по дороге под рубашку сунуть.

Это была моя первая физическая работа, и, несмотря на столь малый набор обязанностей, которыми наделил меня Чет, уже после первых трёх часов я падала с ног. Не поймите меня превратно: к тому моменту я имела опыт самостоятельной жизни и вполне способна была в одиночку поддерживать порядок в двухкомнатной квартире, где обитали двое взрослых людей и шебутной котёнок, но необходимость несколько часов подряд убираться в одинаковых гостиничных номерах оказалась слишком тяжёлой ношей для меня.

В конце рабочего дня, когда к нам с Четом присоединились освободившиеся раньше времени казашки, я, наплевав на приличия, села в коридоре прямо на пол, опасаясь, что сейчас впервые в жизни таки лишусь сознания.

У меня кружилась голова, ломило поясницу и страшно болели ноги. Сгорая от стыда, я проклинала тот день, когда мне взбрело в голову, что я, привыкшая к интеллектуальному труду, справлюсь с тяжёлой физической работой. Теперь предстоящий месяц виделся мне сплошной нескончаемой пыткой.

Чет и казашки закончили уборку, поглядывая на меня со смесью удивления и жалости, и мы спустились на первый этаж, в комнату для персонала. До приезда Мико оставался ещё час, и я решила пойти вместе с Четом в торговый центр – мне ведь нужно было купить другую обувь. Дорога туда и обратно заняла сорок минут – в плотной рабочей одежде, по холмам, под палящим солнцем…

В общем, в тот день домой я не вошла, а вползла. Сил не осталось даже на то, чтобы сделать себе бутерброд – я так и лежала несколько часов на диване пластом, как рыба, выброшенная на берег. Никто из моих соседей или коллег не выглядел таким уставшим. Оставалось только надеяться, что вскоре я привыкну к новой работе.

Второй рабочий день

На следующий день меня поставили третьей к казашке Боте – той самой, которую Дэвид оставил в Спрингфилде, — и 25-летнему американцу Ричарду, оказывающему ей недвусмысленные знаки внимания. Ричард специализировался на ванных, а нам с Ботой предстояло наводить порядок в комнатах.

Я узнала, что в check-out`ах нужно менять всё бельё на кроватях, по-особому складывать подушки, протирать пыль со всех, даже чистых, поверхностей с помощью раствора с весёлым названием «Алкоголь», мыть маленькие холодильники, стоявшие в каждом номере, и пылесосить, а так же следить, чтобы все мелочи вроде буклетов, конвертов и пакетиков для прачечной были на месте. С Ботой работать было легче – возможно, потому, что мы говорили на одном языке.

Ричард, видимо, чувствующий себя обделённым вниманием, то и дело выглядывал из ванной и отпускал в адрес Боты однообразные шутки в стиле «Ты моя чика – я твой бойфренд». Изредка проверить нашу работу приходили Амбер или Эми, ещё одна старшая горничная, и тогда мы прекращали разговаривать и усиленно имитировали бурную деятельность. Впрочем, при всём старании я не могла сравниться в скорости с Ботой и оттого чувствовала себя виноватой.

Номера попадались разной степени чистоты. В check-out`ах иногда было достаточно лишь поменять бельё и мазнуть пару раз тряпкой по столешнице для вида, а порой требовалось, преодолевая брезгливость, собирать рассыпанный по полу мусор и отмывать холодильник от какой-то непонятной дряни.

Встречались номера, в которых не была спущена вода из ванны. А отвратительного вида пятна на полотенцах и постельном белье оставляли только гадать, чем занимались постояльцы. Однако, это была моя работа, и я делала всё необходимое без ропота. Иногда попадались чаевые – в среднем за день получалось по два-пять долларов на человека. Впрочем, подозреваю, что львиную долю зелёных бумажек из конвертов забирали старшие горничные, инспектировавшие check-out`ы по утрам.

Stay-over`ы отличались меньшим разнообразием: почти во всех царил жуткий беспорядок. Горы мусора валялись на полу рядом с урной, одежда и еда были расшвыряны по всей комнате, и, чтобы добраться до кровати, приходилось демонстрировать чудеса акробатики, перескакивая через завалы.

Я бы поняла такое отношение к порядку, если бы в обязанности горничных входило раскладывание вещей по местам, но мы должны были лишь выносить мусор (то, что валяется более чем в полуметре от урны – уже не мусор; может быть, люди коллекционируют пустые бутылки и обёртки от конфет?), менять полотенца и заправлять кровати. Не скажу за всех американцев, но большинству постояльцев отеля Grand Plaza, видимо, нравилось жить как в свинарнике.

Дома меня ждала привычная картина: Чет, Онил и Салих вкалывали на двух работах, а потому часто возвращались домой заполночь, зато у нас постоянно зависали турки из другого коттеджа – парень с девушкой, друзья моих соседок. Они были шумны, после них оставались кучи мусора и грязной посуды, которую они не считали нужным убирать, а ещё за их вежливыми улыбками скрывались мелкие пакости, на которые поодиночке я бы, может и не обратила внимания, но все вместе они складывались в отталкивающую картину…

Третий день работы

На третий день работы я поняла, что грех было жаловаться на первые два.

Начиналось всё невинно: меня поставили в пару с американкой, чьё имя ни о чём мне не говорило, но в 8.30 она не пришла. Не было её и в 8.50, а я к тому моменту имела слишком слабое представление об организации ежедневной работы, чтобы трудиться в одиночку, а потому разыскала Амбер и попросила всё-таки предоставить мне партнёра.

Я надеялась, что мне снова позволят присоединиться к Боте или к другим казашкам, но нет – Амбер выделила мне толстую угрюмую мексиканку, которая тут же заявила, что будет заниматься лишь кроватями, а всё остальное предоставляет мне.

Я обречённо подумала, что такими методами я за день справлюсь хорошо если с десятью check-out`ами из двадцати пяти (была пятница – день, когда многие покидали отель), и то после работы из отеля меня, скорее всего, увезут на неотложке. К тому же после дня с Ботой и Ричардом я имела очень слабое представление о том, как приводить в порядок ванные.

Обо всём этом я и сказала Амбер, когда она в очередной раз пришла нас проверить.

— Хорошо, — сказала она. – Брось комнаты – в них уберётся Эндрю, когда придет, а ты займись ванными. Я покажу, как.

Работа с ванными – самая грязная и тяжёлая в отеле. Нужно было протирать каждую ванну, душевую и раковину ядовито-зелёной дрянью под названием «Банисол», от которой щипало глаза и раздирало лёгкие (как я узнала позже, мне ещё повезло – у некоторых казашек эта гадость даже сквозь резиновые перчатки вызывала жуткую аллергию на коже), не забывая про краны, которые должны сверкать, затем вытирать это всё сухой тряпкой, потом обрабатывать унитаз раствором с говорящим названием «Пиппин» и тоже сушить, а после теми же маленькими тряпками вытирать пол. Кроме этого необходимо было выносить мусор, вкладывать в урну новый пакетик, красиво складывать тринадцать полотенец разного размера и заботиться о нужном количестве влажных салфеток, шапочек для душа и бутылочек лосьона в каждой ванной.

Ближе к концу рабочего дня, когда самым желанным было упасть в обморок и очнуться где угодно, лишь бы подальше от этого места, на наш этаж пришла толстая старуха – как я узнала позже, это была Айрис, начальница всех горничных, — и принялась распекать меня за медлительность. Я работала на пределе своей скорости и знала, что усталость и неопытность тут ни при чём. Когда Амбер в очередной раз прикрикнула: «Поторопись!», я прямо так и брякнула вместо обычного «Да, мэм»: «Я не могу». Я ожидала крика, ругани – мне было уже всё равно, — но суровая Амбер вдруг смягчилась и сказала:

— Да, я понимаю, что ты устала, ты очень устала, но работа есть работа, и мы должны её сделать.

Когда закончился рабочий день, мне хотелось упасть где стояла и умереть. А в комнате персонала до сих пор не было вывешено новое расписание, и я не знала, когда ждать выходного. По крайней мере, точно не в субботу или воскресенье – самые напряжённые дни, когда работают все студенты.

Четвертый день

В субботу я снова работала с Ботой и Ричардом. После предыдущего дня, проведённого в компании требовательных начальниц и бесконечных грязных ванн, это казалось подарком, но работы было очень много – только успевай бегать. Всё шло как обычно, пока во время первого перерыва, перенесённого с 10.25 на 10.40, в номер, где мы убирались, не вбежала плачущая казашка Дина и не бросилась на шею моей напарнице. Та тут же увела её в свободный check-out, а я отправилась на улицу – курить.

Курил практически весь персонал отеля. Во время каждого перерыва, сидя в теньке, на скамейке, я прислушивалась к разговорам коллег. Те в основном обсуждали свою и чужую личную жизнь и работу. На меня почти никто не обращал внимания, только изредка спрашивали, откуда я и на кого учусь.

Один мужчина, получив ответы на эти вопросы, долго и въедливо расспрашивал меня о зарплате журналистов в России. Впрочем, если я обращалась к коллегам с просьбой одолжить зажигалку, поделиться сигаретой или разменять купюру, они реагировали охотно, с радушной улыбкой.

Вернувшись в отель, я поинтересовалась у Боты, что за горе произошло у Дины. Выяснилось, что та, не зная о переносе, по обыкновению вышла на перерыв в 10.25 и наткнулась на Айрис, начальницу. Та обозвала казашку бездельницей и пригрозила, что уволит в случае ещё одного нарушения дисциплины.

Конфликт Айрис и Дины не прошёл даром: по окончании рабочего дня за нами приехал не Мико, как обычно, а сам Дэвид.

— Садитесь в машину, — хмуро бросил он нам. – А вас, — Дэвид указал на Дину и ещё двух казашек, — я попрошу остаться.

О чём он говорил с девушками, мы не слышали из машины, но, судя по их лицам – не о прекрасной погоде.

Здание, в котором жила я, находилось в самом конце коттеджного посёлка, и Дэвид, высадив меня у крыльца, не уехал, а начал подниматься по лестнице вслед за мной. И я даже догадывалась о целях его визита: утром турчанки не пошли на работу, мотивируя это тем, что собираются сегодня съезжать из дома. Они планировали отправиться вчетвером с той парой из соседнего коттеджа на поиски лучшей жизни, и я ждала этого момента с нетерпением.

Не успел Дэвид войти в кухню-гостиную, как Айша и Мелли, готовившие что-то, буквально накинулись на него, потрясая ложками. Я подумала, что со скалкой и сковородкой в руках девушки смотрелись бы органичнее – так они орали на работодателя, высказывая сразу все свои претензии: начиная от того злосчастного залога в 200 долларов (который у меня, кстати, ещё никто не требовал) и неудобного расположения жилища и заканчивая рабскими условиями работы и слишком жаркой погодой в Миссури.

Мне казалось, что Дэвид, не отличающийся ангельской кротостью, закричит на девушек в ответ и начнёт кидаться в них обувью, сваленной в прихожей, но он, шокированный столь нелестным приёмом, первые пять минут только хлопал глазами, тщетно пытаясь вставить хоть слово в поток негодования, перемежающийся возгласами: «You think we are just students? I`m not a stupid girl! I know my rights!».

Желая покоя и тишины, я перебралась на балкон, надеясь переждать бурю там, но не тут-то было: Дэвид, видимо, отмер и начал угрожать турчанкам полицией, потому что они, прибавив децибелов, завопили:

— Вызывайте полицию! Мы скажем то же самое! Полина свидетель! Полина, иди сюда, подтверди, что мы не соврали ни в одном слове!

Видимо, желая заручиться моей поддержкой, девушки пригласили меня к столу, на который яростно метнули три тарелки макарон с беконом. Они не прекращали орать на Дэвида даже во время еды!

Тот вскоре плюнул и покинул коттедж – как выяснилось позже, на время, но это время дало нам возможность попрощаться, обняться, сфотографироваться на память на машине, на которой приехали соседи (не знаю уж, купили они её, арендовали или угнали) и поклясться друг другу в вечной дружбе.

Когда мы с Онилом, провожавшие соседей, горячо желали им удачи (парень, видимо, искренне, я – с надеждой никогда больше с ними не встречаться), Дэвид снова приехал и остановился на другом конце парковки перед домом, не выходя из машины.

Турки снова завопили, как Иерихонская труба, объясняя, кто он такой, откуда взялся и куда ему лучше пойти, продемонстрировали все известные им неприличные жесты, погрузились в машину и были таковы.

Тогда Дэвид подъехал к нам с Онилом, вышел и машины и толкнул десятиминутный монолог на тему «Какие нехорошие ребятки, ужасно обошлись с добрым дядей Дэвидом, я надеюсь, вы себя так вести не станете». Мы заверили его в своей лояльности и отсутствии претензий и наконец вернулись в опустевший тихий дом.

Пятый день работы

Воскресенье было последним на этой неделе тяжёлым днём, но меня это не сильно утешало: в расписании, наконец вывешенном в комнате для персонала, значилось, что мой выходной приходится на четверг. Мне предстояло девять дней непрерывной работы.

Я уже умела ловко, хоть и недостаточно быстро, управляться и с комнатами, и с ванными. «Недостаточно быстро» — это ещё мягко сказано: я понимала, что работаю в три раза медленнее, чем все коллеги, но при всём старании поделать ничего не могла. Меня удивляло, что я не нарвалась ещё ни на один выговор от начальства. Может быть, Айрис и Амбер ещё жалеют меня, как начинающую, думала я.

После работы за нами снова приехал Дэвид, но вместо того, чтобы развезти по домам, доставил к своему офису и пригласил в кабинет. Мы с казашками гадали: что он собирается сказать? Наверное, причина в турках, уехавших вчера (информация об этой истории уже расползлась по всему коттеджному посёлку). Но мы ошиблись.

— Айрис очень недовольна вами, — начал Дэвид, испытующе глядя на нас, сидящих в ряд у стенки. – Вы работаете плохо и медленно и нарушаете дисциплину. Вот, полюбуйтесь, — он раздал нам всем листочки с выговорами. – Вы приехали сюда работать, так почему же вы ленитесь?

Мы, потупив глаза, изображали раскаяние и всем своим видом демонстрировали готовность немедленно исправиться. Закончив с «официальной» частью, Дэвид неожиданно перешёл к неформальному тону:

— Я сам в своё время работал и в сфере housekeeping, и в прачечной, так что я очень хорошо представляю себе, что это за работа. Чёрт возьми, никто не будет ходить за вами с микроскопом, но вы обязаны создать хотя бы видимость чистоты! Не надо полчаса надраивать унитаз, просто сотрите с него капли мочи! Нет необходимости дезинфицировать ванну, но на ней не должно быть волос, понимаете? Мазнули пару раз тряпкой – и всё! Я понимаю, что для многих из вас это первая физическая работа, вы все в своих странах учитесь кто на инженера, кто на дизайнера, кто на журналиста… Относитесь к этому просто как к опыту или к развлечению! Если бы я приехал в Россию с моим русским (у Дэвида была невеста-украинка, и он знал несколько фраз по-русски), я бы тоже работал посудомойкой.

Такая речь заставила девушек расслабиться и осмелеть, и, когда Дэвид спросил, есть ли у нас какие-нибудь претензии, казашки принялись наперебой рассказывать о своём недовольстве работой.

Их главной жалобой было составление рабочих пар: во-первых, говорили они, два парня или даже разнополые партнёры всяко управятся быстрее двух девушек – с учётом того, что некоторые виды деятельности требуют грубой физической силы. А во-вторых, они приехали для того, чтобы улучшить свой английский, а их всё время ставят в пары друг с другом, а не с американцами или другими иностранцами! На последнее высказывание Дэвид отреагировал мгновенно: «Ну, вы можете говорить по-английски друг с другом».

Понятно, что это была шутка, но уж больно она походила на правду. Я не думала, что озвучивание своего недовольства может принести какие-то плоды, поэтому молчала.

Взяв с нас слово трудиться лучше и пообещав, в свою очередь, разобраться с нашими претензиями, Дэвид наконец развёз нас по домам. Но на этом день не закончился.

В восьмом часу вечера мне позвонил Мико, водитель, и сказал, что сейчас повезёт меня в офис к начальнику. На вопрос «Зачем?» последовал лаконичный ответ: «Бумаги заполнить». Ну что ж, бумаги так бумаги. Прихватив паспорт, форму DS-2019 и свой Job Offer, в назначенное время я села в белый микроавтобус. Там уже находилась незнакомая мне девушка с яркой южной внешностью – турчанка Седа, только приехавшая в Брэнсон. Наверное, её подселят к нам в дом, подумала я.

В офисе нас встретил мужчина средних лет, представившийся Джорджем. Он удивительно чётко и понятно говорил по-английски, в отличие от Дэвида, что делало общение с ним лёгким и приятным.

После пятиминутной дежурной болтовни обо всяких пустяках Джордж объяснил нам с Седой, что мы должны подписать некоторые документы для работы и правительства США. «С вас возьмут некоторые налоги – примерно 12% от зарплаты, — говорил он, — а в январе вернут назад. Ещё вам нужно будет платить за проживание в доме (300 долларов в месяц), за транспортировку на работу и обратно (50 долларов), а так же внести залог в 200 долларов, который вам вернут перед отъездом, если с домом всё будет в порядке».

Всё это, кроме залога, было прописано в Job Offer и вопросов не вызывало, и мы начали заполнять документы.

Тут стоит сделать небольшое отступление. В моём Job Offer были обозначены даты начала и конца работы – 15 июня и 15 сентября, но я приехала 1 июля и собиралась возвращаться в Россию 31– на первый раз месяца вполне достаточно, тем более на такой тяжёлой работе, думала я.

В российской компании ещё во время подготовки к собеседованию меня заверили в том, что эти даты – не более чем формальность, облегчающая процесс получения визы, и я была уверена, что работодатель и спонсор (компания, контролирующая студентов во время пребывания в Америке) предупреждены о реальных сроках моего нахождения и проблем с этим не возникнет. Поэтому на вопрос Джорджа о дате конца работы я так и ответила: 29 июля (дополнительный день был нужен на то, чтобы добраться до Канзас-Сити).

Что тут началось! Джордж, мигом растеряв напускное дружелюбие, почти закричал о том, что это невозможно, что никому не нужен работник на один месяц, что мой Job Offer становится недействительным и что он обязан поставить в известность спонсора, который, скорее всего, тут же депортирует меня обратно в Россию.

— Зачем вы вообще приехали сюда? – грохотал он. – Я работаю здесь семь лет и впервые вижу человека, приехавшего по Work and Travel на месяц!

— Ну, видимо, я уникум, — спокойно ответствовала я, уже представляя, как прижму подставившую меня компанию к ногтю.

Перспектива быть депортированной на родину не слишком меня пугала – слишком уж тяжёлой оказалась работа, — просто обидно было осознавать, что я была обманута.

— Я буду вынужден сообщить не только спонсору, но и в отель, — в конце концов спокойно сказал Джордж. – Если даже спонсор одобрит ваши сроки, в Grand Plaza наверняка скажут, что на такое короткое время работник им не нужен. А другую работу на три недели вам здесь тем более не найдут, так что, готов побиться об заклад, вам в любом случае вскоре придётся вернуться в Россию.

«Так, может, мне того – завтра на работу не приходить?» — хотелось мне поинтересоваться, но я удержалась. В Россию – так в Россию. Уж пара дней до депортации у меня точно останется – успею съездить куда-нибудь к океану. Остановлюсь в каком-нибудь отеле и буду снова постояльцем, а не горничной…

Джордж не забыл тут же потребовать с меня 150 долларов за первые две недели проживания в коттедже. Залог заплатите, если вдруг каким-то чудом останетесь в США, сказал он.

Ночью Дэвид привёз моих новых соседок – двух девушек… откуда вы бы думали? – из Турции, разумеется! Памятуя о прошлом неприятном опыте, я встретила их подозрительно. Любви к турчанкам не способствовал и тот факт, что их приезд разбудил меня, согнал с двуспальной кровати, которую я, пользуясь случаем, захватила себе, заставил одеться, наклеить на лицо помятую улыбку и вспомнить английский. Узнав имена новых соседок – Семге и Мелис – я показала им двухъярусную кровать, туалет, кухню и отправила их со всеми вопросами к парням – те, во-первых, не спали, а во-вторых, всё-таки были их соотечественниками, а затем постаралась снова заснуть. Завтра предстоял ещё один безрадостный рабочий день.

Шестой день. Увольнение

В понедельник в Grand Plaza прибавилось работников – туда перешли две казашки, раньше трудившиеся в другом отеле, где действовать приходилось поодиночке, а работы было больше. Но не это стало причиной их ухода, а короткий рабочий день – порой он не превышал трёх-четырёх часов, что соответственно отражалось на зарплате.

Меня поставили в пару с одной из них, Улдан, едва говорившей по-русски. Я была несколько удивлена, ведь её соотечественницы болтали на русском, как на родном. Улдан объяснила, что училась в казахской школе и вообще не отличается способностями к языкам.

Нам пришлось общаться на смеси русского, английского и жестов.

Не успела я выйти на первый перерыв, как внезапно позвонил Саша – украинец-эмигрант, с которым я познакомилась неделю назад в Спрингфилде. Узнав о том, что мне, возможно, придётся покинуть США в ближайшие дни, он предложил сегодня приехать в гости, на что я радостно согласилась.

Улдан трудилась быстро и неутомимо – сказывался опыт предыдущего отеля, где – страшно подумать! – на одиночную работу отводилось столько же времени, сколько в Grand Plaza – на парную, и я чувствовала себя рядом с ней пожилой черепахой, но мысль о возможном скором прекращении мучений грела мне душу. Казашка поразила меня своей трудоспособностью: если мне и восьми-то часов работы в день было много, то она ухитрялась вкалывать в двух местах и не уставать.

Очередной рабочий день подходил к концу, мы с казашками стояли на первом этаже и ждали лифта, чтобы доделать какие-то мелочи на своих этажах, когда ко мне подошла Айрис и не терпящим возражений тоном пригласила меня в свой кабинет.

— Садитесь, — предложила она, освобождая стул. Видимо, дело предстояло серьёзное – обычно начальница довольствовалась минутным разговором со стоящим собеседником. Наверное, ей позвонил Джордж, и она будет говорить о сроках, решила я.

— Вы работаете очень медленно, — начала она. – Невозможно медленно. Я была готова понять, когда шёл ваш второй-третий рабочий день, но вот уже шестой, а ситуация осталась неизменной. Я вижу, что вы стараетесь, но то, что делаете вы – это не работа, вы просто мешаете своим партнёрам. Работа горничной не подходит для вас. Вам не стоит больше появляться здесь, я скажу Дэвиду, чтобы он подыскал вам другое место трудоустройства. Передайте завтра через своих соседей свою форменную рубашку.

Возможно, Айрис ожидала, что я заплачу, как Дина, или стану упрашивать её ещё об одном шансе, но я не могла поверить своему счастью. «Завтра я высплюсь и отдохну!» — вот единственное, что занимало мой ум в тот момент. Уже собираясь с ликованием выбежать из кабинета, я внезапно задумалась над последним предложением.

— А почему завтра? Может быть, мне сейчас её отдать?

— Если вам так будет удобнее, отдайте сейчас, — согласилась Айрис, настороженно глядя на улыбку, неудержимо появляющуюся на моём лице.

Снимая огромную бесформенную рубашку, я чувствовала себя так, словно выбираюсь из кандалов. Уже готовая свободной птицей выпорхнуть за дверь, я вдруг вспомнила о такой приземлённой вещи, как зарплата.

— Мне не заплатят за эту неделю?

— Заплатят, — кивнула начальница. – Через неделю Джордж выдаст вам пэй-чек.

Я пробежалась по отелю, где заканчивали работу мои знакомые, — куда только усталость девалась! – с жизнерадостным смехом сообщая всем вокруг:

— Я уволена! I was fired! Свобода! Freedom!

Меня бросались утешать, но, видя моё ликование, с трудом сдерживались, чтобы не покрутить пальцем у виска, однако мне было всё равно. То же самое я сказала и соседям, едва войдя в дом, и их реакция была предсказуема. Мне с трудом удалось убедить их в том, что мой восторг не является последствием истерики.

Позже, когда эйфория несколько поутихла, я подумала, что, возможно, Джордж всё-таки успел позвонить Айрис, и та просто озвучила самую простую причину для увольнения. Впрочем, это не имело особого значения.

Я, памятуя о неизменной приписке «Если у вас возникнут какие-либо вопросы или проблемы – немедленно сообщайте!» в конце каждого письма от спонсора, вкратце написала о своих злоключениях.

Забегая вперёд, скажу, что ответа в течение следующих двух недель я так и не дождалась, что, впрочем, как выяснилось позже, было мне только на руку.

А если бы я осталась без средств к существованию из-за этого увольнения? Вот вам и спонсор, в задачу которого входит решение всех проблем студента на территории США.

Вечером, как и обещал, приехал Саша, и мы проговорили весь вечер.

Прежде я не очень верила в то, что вдали от родины соотечественники кажутся куда ближе, но это оказалось правдой – к концу встречи мы чувствовали себя едва ли не братом с сестрой.

Ничего особенно нового про своё устройство в Америке Саша не сообщил – сказал лишь, что долго в судебном порядке доказывал, что он нуждается в убежище по политическим мотивам и что надеется получить здесь образование и найти престижную работу.

После отъезда соотечественника я, наконец, сумела пообщаться с новыми соседками, и они меня приятно удивили – в Семге и Мелис не было ни капли наглости и беспардонности, которыми отличались мои предыдущие соседи.

Я даже пожалела, что нам приходится коряво изъясняться на чужом для всех нас языке, чтобы понимать друг друга – столь интересными и приятными собеседницами оказались девушки.

Несостоявшийся переезд

На следующее утро, когда мы завтракали с Семге и Мелис, раздался звонок в дверь. Турчанки пошли открывать, и я услышала голос Дэвида. Я была уверена, что супервайзер приехал по мою душу, и уже приготовилась отбивать громы и молнии, которые он начнёт метать в меня, но Айрис, видимо, забыла о своём намерении позвонить ему, потому что, увидев меня, он удивлённо спросил:

— А ты почему не на работе?

— Меня вчера уволили, сэр, — потупив глазки, произнесла я, всем своим видом олицетворяя мировую скорбь. – Айрис сказала, что знает, что я стараюсь, но работа горничной не подходит для меня.

Ни один мускул не дрогнул на лице Дэвида, его голос не изменился ни на йоту, когда он сказал:

— Хорошо, значит, подыщем тебе новую работу.

Сказать, что я была удивлена – значит ничего не сказать. Взрывной американец не изображал спокойствие, он и в самом деле не чувствовал ни злобы, ни досады на криворукую подопечную.

На прощание Дэвид неожиданно сообщил, что мне нужно переехать в другое здание, где жили казахи, и попросил собрать вещи к вечеру. Причины столь странного решения он не объяснил, и мы с турчанками, уже подружившиеся и нашедшие друг в друге приятных соседей, опечалились.

Прошёл день, а я так и не дождалась ни звонка от Джорджа, ни письма от спонсора с известием о скорой депортации.

Был вторник – shopping-day, и в восьмом часу вечера, когда за нами приехал Мико, я спросила, знает ли он о моём переезде. Армянин слышал об этом впервые, но удивлён не был – память у Дэвида оставляет желать лучшего, сказал он.

Тогда я, подумав, что, может быть, утреннее заявление супервайзера было вызвано неожиданным желанием его левой пятки, прошедшим так же быстро, как и появившимся, попросила водителя не напоминать об этом своему боссу, на что тот охотно согласился.

Даже если не брать в расчёт нашу с Семге и Мелис личную симпатию, интернациональное соседство в любом случае больше способствовало улучшению языка и расширению кругозора, поэтому мы совершенно не желали разъезжаться.

Свет на причины решения Дэвида пролили казашки, жившие в том самом коттедже, в который должна была переехать я. Седа, турчанка, с которой мы встретились у Джорджа, желала жить вместе с соотечественниками, о чём и твердила супервайзерам. Нас должны были просто поменять местами.

Вплоть до возвращения домой я думала, что делать с поступившей информацией. В конце концов решила – расскажу соседкам, как есть, пусть сами решают. Если захотят остаться со мной – уж наверное, к желанию троих прислушаются охотнее, чем к просьбе одного. А если предпочтут соотечественницу… что ж, мы уже попрощались и пообещали друг другу заходить в гости.

Посовещавшись между собой, Семге и Мелис сказали, что понятия не имеют, что собой представляет Седа, а я в качестве соседки устраиваю их по всем пунктам.

Пошатнувшаяся было дружба была восстановлена, и, подбирая подходящую для ходатайства кандидатуру, мы остановились на Марате, или, на американский манер, Марке – ещё одном выходце из Армении, тоже супервайзере, стоявшем на иерархической лестнице на несколько ступенек выше Дэвида. Именно он вводил в курс дела моих соседок в их первый день, когда я была на работе, а мне до того с ним приходилось сталкиваться только один раз, и то мельком – он как-то заходил к нам в дом ещё в то время, когда тот был оккупирован предыдущими турками.

Итак, позвонив Марату, я объяснила ситуацию, и всё решилось даже проще, чем я ожидала:

— Да, конечно, — на чистейшем русском проговорил армянин, — Если вы все хотите жить вместе, мы просто скажем Седе, что места нет, не беспокойтесь об этом.

Мы радостно обнялись с соседками, и я принялась обратно разбирать уже собранные вещи.

Пляж и вечеринка

Мои соседки должны были приступить к работе в четверг, а я ничего не могла сказать наверняка насчёт своего ближайшего будущего, поэтому мы решили, пока есть возможность, оторваться на полную катушку и запланировали на среду поездку на местный пляж. Туда мы решили отправиться на такси в районе полудня – Мико сказал, что это будет стоить около 10 долларов, — а обратно он обещал нас отвезти между четырьмя и шестью.

Однако во вторник вечером вдруг пришла СМСка от Дюка, полицейского из Канзас-Сити, всё это время регулярно присылавшего мне сообщения, по которым можно было изучать американский молодёжный сленг: «Я в Брэнсоне :) Если у тебя есть время завтра, можем потусоваться».

Я пригласила его присоединиться к нам, и мы договорились, что утром он заедет за нами, но увы – на следующий день Дюка неожиданно вызвали на работу, и мы с турчанками отправились на пляж, как и собирались, на такси.

Въезд на пляж стоил один доллар, и за эту весьма скромную сумму можно было получить кристально чистый песок, аккуратный цивилизованный туалет, столы со скамейками под навесом, где можно было спрятаться от солнца, и хоть и цветущую, но не замусоренную воду.

С момента моего приезда (и, я полагаю, задолго до него) в Брэнсоне царила тяжёлая, удушливая жара, и вода в озере казалась горячей. Создавалось впечатление, словно заходишь в большую ванну или в бассейн с подогревом. Не становилось холоднее и на глубине, у буйков, отделяющих место для купания от части, предназначенной для лодочной гребли.

В Америке в любом водоёме, превышающем размерами крупную лужу, можно наблюдать кучу людей на разнообразных судах, самозабвенно машущих вёслами или тарахтящих моторами, а лодка, прикрученная сверху к машине или покоящаяся в прицепе – самое обыденное зрелище на дорогах.

В выборе купальных костюмов американцы столь же демократичны, сколь и в отношении повседневной одежды. Нередко мой взгляд падал на тётенек, чей вес зашкаливал за центнер, а возраст – за пятьдесят, щеголяющих в ярких бикини. Впрочем, они, судя по всему, были уверены в собственной неотразимости и вовсю наслаждались солнцем, и именно это, а не мнение окружающих, на мой взгляд, всё же главное.

Когда мы, загоревшие и накупавшиеся, вернулись в дом, нас ожидал сюрприз: Чет украсил коттедж разноцветными ленточками и надул много-много воздушных шариков, заваливших гостиную. Он сделал это только для того, чтобы порадовать нас – это уже потом, на следующий день, турки решили: не пропадать же красоте! – и пригласили казахов.

Утром в четверг, когда я курила на крыльце, перед нашим домом остановилась машина, и оттуда вышел Марат собственной персоной. Ну всё, сейчас будет бить, обречённо подумала я. Погуляла – и хватит. Сейчас мне зачтутся и проблемы с документами, и увольнение.

— Привет, — сказал Марат, поднимаясь по лестнице. – Ты тридцать первого уезжаешь? Из-за учёбы?

— Да, — ответила я, удивляясь его дружелюбию. – У меня пересдача, готовиться надо, да и медосмотр в августе нужно пройти.

— И тебя уволили с работы?

— Да, — снова согласилась я. – Айрис сказала, что я плохая горничная.

— Ну, ничего. Найдём тебе какую-нибудь работу полегче на это время, а потом спокойно уедешь домой. Тогда я тебе через Мико или Дэвида передам информацию, — с этими словами армянин спустился по лестнице, сел в машину и уехал, оставив меня в смешанном состоянии изумления и облегчения.

Тем вечером нас постигло настоящее столпотворение: в гости пришли Седа, смирившаяся с тем, что не будет жить с соотечественниками, и все казахи, которые обитали в коттеджном посёлке – то есть человек тринадцать вдобавок к нам шестерым.

Я вообще не любительница шумных сборищ, а в тот день ещё и читала интересную книгу, поэтому, выполнив свои обязанности хозяйки бала и перекинувшись дежурными любезностями с каждым из гостей, уединилась на втором ярусе и, спасаясь наушниками, погрузилась в чтение. Впрочем, компания вскоре волей-неволей притихла – в двери постучалась полиция, вызванная соседями, и вежливо попросила «орать потише».

В России такие проблемы решаются ударами гаечным ключом по батарее, а если не помогает – кулаками в лицо, а цивилизованные западные люди, чуть что, звонят в полицию.

Одна из казашек, которые то и дело совершали паломничество ко мне, наверх, рассказала о вечеринке, которую устроили полторы недели назад тайцы, уезжавшие буквально в тот день, в который приехала я:

— Я там так напилась, так напилась! Мне дома стало плохо, и я вышла полежать на травке. Лежу себе, никого не трогаю, а тут раз – свет в глаза и вежливый голос: «Are you okay, ma`am?» Смотрю – а надо мной полицейский с фонариком. Я ему говорю: окей, мол, окей, отстань только, а он – «Пойдёмте в дом, простудитесь!». Ну, я встаю, делаю шаг, спотыкаюсь и падаю. Кричу: «Help me!», он даёт мне руку и, буквально таща на себе, вежливо препровождает на кровать.

Замечательная всё-таки в Америке полиция.

Остаток дней в Бренсоне

На следующий день никто не позвонил с известием о новой работе или депортации. И ещё через день, и ещё. Я читала книги, смотрела фильмы и наслаждалась блаженным ничегонеделанием, но ведь не для этого же, чёрт возьми, я приехала в Америку! Впрочем, первая в жизни рабочая неделя оставила столь гнетущее впечатление, что я не горела желанием искать новое место трудоустройства самостоятельно, в обход супервайзеров.

В субботу к нам в дом пожаловал Дэвид, привёз мне пэй-чек на сто семьдесят долларов и стребовал с меня двадцать пять – за две недели транспортировки. О залоге так никто и не вспомнил, чему я была несказанно рада – двести долларов ещё никому не мешали.

Получение Social Security Number

В понедельник утром супервайзер приехал, чтобы отвезти меня вместе с несколькими казахами и китайцами в Спрингфилд – настал мой черёд получить Social Security Number.

Процедура его получения в офисе, находящемся почему-то при местной поликлинике, напоминала одновременно банковскую операцию и собеседование в консульстве – на входе улыбчивый сотрудник, знавший русские слова «Здравствуйте» и «До свидания» и явно гордившийся этим, выдал нам талончики с номерами. Дождавшись появления своего номера на табло, нужно было подойти к указанному окошку.

Моим спутникам выдали анкеты для заполнения, а меня попросили лишь написать полные имена родителей, ввели какую-то информацию из паспорта и формы DS-2019 в компьютер и с милой улыбкой выдали бумажку, извещающую о том, что я смогу получить свою карту Social Security через две недели – в аккурат за день до отъезда.

На обратном пути Дэвид, решивший, видимо, заняться нашим культурным просвещением, провёз нас мимо местной фермы, мало чем отличающейся от российской деревни, больницы для тюремных заключённых – она была обнесена высокой колючей проволокой, а вот специальных автомобилей я не увидела, — а затем привёз в японский сад при каком-то парке, не удосужившись поинтересоваться нашим мнением на этот счёт. Купив билеты за три доллара, мы бродили по благоустроенным дорожкам и кормили рыбок и черепах, обитавших в многочисленных водоёмах. Садик был прекрасно ухожен и совершенно скучен.

Несколько дней спустя я попросила Дэвида отвезти меня в банк – мне нужно было обналичить пэй-чек.

Банк в маленьком американском городке

Система обслуживания, которую я увидела в обыкновенном банке в маленьком американском городке, повергла меня в сильнейший культурный шок. Сбоку от здания располагалось сооружение, напоминающее заправку: несколько мест для машин и непонятные столбики рядом с каждым местом, от которых вели к окошкам в стене, находящимся метрах в тридцати, прозрачные трубы.

Дэвид занял одно из машино-мест, открыл дверцу в столбике, поздоровавшемся с ним приятным женским голосом, вынул оттуда своеобразный тубус, куда положил мои паспорт и пэй-чек, вернул тубус в столбик и нажал какую-то кнопку. Футляр тут же полетел по трубе по направлению к окошку с космическим звуком, а спустя несколько минут тем же путём вернулся обратно – уже без пэй-чека, зато с деньгами. До чего дошёл прогресс!

Последний shopping-day в Брэнсоне, отъезд

Настал последний shopping-day в Брэнсоне. Я решила привезти друзьям в качестве сувениров жвачки и конфеты, которые не продаются в России, и несколько бутылочек газировки «Dr Pepper», разительно отличающейся в лучшую сторону от той, что можно купить на родине. Благо, простор для выбора был широк: на полках красовались десятки видов карамели, мармелада, шоколада и ещё каких-то невообразимых сладостей.

Мне, например, понравилась жвачка, отдалённо напоминающая по вкусу детский «Орбит», под названием «Root beer float», что автоматический переводчик перевёл как «Поплавок пива корня». Ещё я купила серую хлопчатобумажную футболку с изображённым мотоциклом и надписью «Branson», — в супермаркете можно было найти одежду с названием города на любой вкус, хотя я уже не раз говорила, насколько он мал и непримечателен, — пачку ментолового «Мальборо» (в США у всех видов сигарет есть аналоги с ментолом) и диск с фильмом «Зелёная миля», который я знала почти наизусть и давно хотела посмотреть в оригинале.

Сигареты, к слову, продаются в США с 18 лет, а алкоголь – с 21. На каждой кассе висит предупреждение о том, что спрашивать документ, удостоверяющий личность, при покупке подобных товаров будут у каждого, кто выглядит моложе 40 лет. Причём проверяют не только возраст, но и легальность нахождения в США – просят открыть страничку с визой.

Клубы и бары так же разрешено посещать с 21-го, и мне, справившей зимой девятнадцатилетие, вход туда был закрыт, что, впрочем, не слишком меня расстраивало.

Я решила выехать обратно на несколько дней раньше запланированного, чтобы посмотреть Нью-Йорк. В четверг, 25-го, я собрала свои вещи, зарядила телефон, ноутбук и планшет, на который в преддверии долгой дороги скачала несколько книг, и приготовилась завтра на автобусе отправиться в Канзас-Сити, чтобы поменять билет до Нью-Йорка на более ранний срок.

Рекомендую заглянуть:

• Впечатления о программе Au Pair в США
• Путешествия и жизнь в Тайланде: путеводитель
• Простой секрет как сейчас покупать Авиабилеты
• Как работать удалённо
• Дистанционное обучение в школе

©Полина Донцова. Копирование материала запрещено.