El Vacie, самый старый трущобный район в Европе

El Vacie — самый старый трущобный район в Европе, и, по сути, ничем не отличается от фавел Рио, только гораздо меньше, и еще тут не будет никаких олимпийских игр. В El Vacie около 1000 жителей, примерно 120 семей, некоторые из которых живут здесь начиная с 30-х годов.

Еще в 17 веке во время массового расселения цыган, в Европе произошло коренное переосмысление их социального статуса и культуры. Мало кто знает, что во время Холокоста в концентрационных лагерях было истреблено от 200 000 цыган, в некоторых источниках этот показатель доходит до 500 000 и даже 1 500 000. Направленный геноцид цыган во время холокоста был официально признан только в 80-м году.

Цыгане появились в Испании в 14 веке и привнесли мощнейшее влияние в музыкальную культуру, на которую, сегодня приходится немалая доля туристического интереса к стране. В историческом центре Севильи с 16 века один из самых красивых районов Триана был заселен цыганами. Правда, сегодня, нет уже почти и следа тех семей, которые тогда жили здесь в так называемых corales, а по-нашему — коммуналка в итальянском дворике. В 60-е года окраины испанских городов начали застраивать спальными районами, блочными пустынями, в которые, в том числе, из Трианы в Севилье, и из известных пещер Сакромонте Гранады стали переселять цыган, вместе с другими мигрантами. Так и в 30-е годы под натиском социального давления и угнетения появились первые трущобы El Vacie, куда за неимением никаких прав, работы и жилья стали переселяться семьи, внуки которых живут здесь до сих пор, спустя 70 лет.

На Севере Севильи за последним супермаркетом Corefour дорога поворачивает налево, справа от нее пустырь с жухлой травой и колючей проволокой, слева кладбище Святого Фернандо, а прямо за ним начинается El Vacie. Водители проезжающих к выезду из города машин и автобусов всегда оглядываются, если по дороге вдруг идет человек, потому что идти здесь некуда.

У входа в El Vacie есть свой клуб, и, одновременно, церковь, в которой над огромной барабанной установкой нависает голубой в красных розах распятый Иисус. Ты всегда заранее чувствуешь, что приближаешься к El Vacie, потому что здесь уже не слышно Севильи, и в ушах только локальные звуки — дети, собаки, несколько машин, и песня «Я — цыган» со взлетающими до небес басами. «В церковь люди почти не ходят, а зачем ходить-то, что изменится», – говорит Анна.

Мама Анны была одной из первых, кто переехал в El Vacie. У Антонио и Анны 12 детей и 17 внуков. Я попросила их записать для меня имена членов семьи, но почти все отказались, потому что большая часть жителей El Vacie не умеет ни читать, ни писать. Антониа, одна из старших дочерей нарисовала «небольшое семейное дерево» в моем блокноте.

На входе, рядом с домом, в котором хозяин еще в первый день мягко улыбнулся и признался, что не хотел бы принимать участие в съёмке, есть стол за которым всегда, в любое время, даже самой ядерной сиесты сидят несколько мужчин, одних и тех же. Один из них уже начал меня узнавать и я бы назвала это чувством опускающегося на дно желудка спокойствия, когда заходишь в El Vacie и кто-то машет тебе рукой. Если человек с улицы приходит в El Vacie, это значит что он пришел, либо за наркотиками, либо за оружием, либо он сотрудник социальной службы.

Несколько раз я видела, как полиция патрулирует El Vacie — машина подъезжает к пустырю и по краю поля катится метров 30, потом разворачивается и уезжает. Когда они проезжают, то все в El Vacie одновременно поднимают глаза, внимательно и молча смотрят в ту сторону, а когда уезжают равнодушно бурчат «О. Полиция».

В трущобах кроме андалузских, живут также цыгане из Эстремадуры и Португалии, но, так или иначе, почти все жители El Vacie связаны родственной связью с другими, хотя на вопрос о том насколько дружны семьи El Vacie между собой — ответ неоднозначный. Внутри сообщества есть явно несколько кланов, некоторые из которых ведут более мирный узаконенный образ жизни, чем другие, и первые стараются не сталкиваться со вторыми, особенно когда в трущобах появляется человек «со стороны». Одним словом, как хорошо не складывались мои отношения с каким-то из семей, ни один из них не стал бы вступаться за меня, в случае если со мной что-то произойдет, потому что paya — всегда чужой.

Из-за почти полного отсутствия грамотности у многих жителей нет возможности учиться или работать. Поэтому здесь очень длинное время. Иногда проходят туда-сюда люди, и они когда идут, то кажется что их шаги медленнее чем там, за забором. Кто-то возвращается домой с тележкой полной металлоломом и тогда этот звук слышно в каждом углу. Единственное, что вносит разнообразие — это наступление жары и ее спад, потому что в четыре все с облегчением ложатся спать до шести или даже восьми вечера. С облегчением, потому что не нужно себя ничем занимать. Время от времени эту липкую тишину молотом разбивают крики молодых людей — они выбегают из трущоб на улицу и как ужаленные стучатся об капоты машин и бегают кругами и не могут остановиться, потому что их буквально выламывает от смеха и истерики. Они почти все удолбанные как надо. Я не знаю чем.

Не во всех домах El Vacie есть электричество, на территории работают несколько колонок с холодной водой, да и те появились только в последние 5 лет.

Я часто думаю, что изменится от этой серии, и мне кажется в ответе на этот вопрос — возможно, часть истории. Представим себе самый благоприятный расклад после появления документальной серии, затрагивающей тему тысячи цыган, живущих на окраине города в трущобах начиная с 30-х годов, большая часть которых не умеет не читать ни писать. Допустим, построят школу, организуют образовательную программу для повышения грамотности среди взрослых, чтобы у них была возможность найти работу. Некоторые из них, действительно, хотят этого. Хотят, чтобы их дети учились, хотят чтобы они были здоровые, хотят горячей воды. Хотя, если опираться на традиционное представление о цыганской культуре, то работа с восьми до восьми — это не совсем в точку.

И когда я спрашиваю себя, станет ли им лучше от этого всего? Хотят ли они, Росио Анна, Антноио их дети всего этого? Я скорее скажу нет, чем да. Поэтому как автор этой истории я не призываю зрителей занять никакой позиции, я не хочу пробуждать ни сочувствия, ни очередной и уже традиционной неприязни. Наоборот, пережив эту историю, мне хочется только направить к каким-то другим критериям оценки тех форм жизни, которые полноправно существуют в нашем мире.

Возможно, такие закрытые сообщества несут в себе силу и их неспособность и нежелание к интеграции, и знание о том, как сохранять свою целостность могут быть ценны и интересны, как самодостаточное явление и опыт в том мире и времени, в котором мы живем сейчас. Мы ведь пытаемся призывать в нашем цивилизованном мире не убивать животных только потому, что они могут напасть на человека, мы хотим ценить животный мир во всех его проявлениях. Мы не можем оценивать человеческую природу только с позиции привычных и искусственно созданных понятий, таких как образованность, развитость и благополучие. Именно поэтому меня интересуют сообщества, так цепляющиеся за свою идентичность, потому как ее отсутствие в современной среде часто приводят к еще более диким и жестоким проявлениям.

Автор: Ксения Диодорова